Однажды вернулся он с какого-то собрания, веселый такой. Сразу подошел ко мне сзади и за груди схватил. Ну и что с нами будет, спрашивает. А что должно быть, отвечаю и ласкаюсь к нему, как кошка. Закрой дверь на ключ, говорит. Ну, я закрыла, как велел, а он меня на письменный стол усадил, юбку задрал, трусы так дернул, что резинка сразу лопнула. Ну, да чего там эта резинка, когда речь о таких важных вещах идет. О нашем будущем, можно сказать, обо всей нашей жизни. Я мало что чувствовала — на столе было неудобно. И лицо у него так неприятно изменилось, покраснело, жилы на висках вздулись. Я успела предупредить, чтобы был осторожным, поэтому он кончил прямо на бумаги. Назавтра пришлось все по новой перепечатывать. Потом я осмелилась спросить у него, что, мол, теперь он всегда, как напьется, ко мне приставать будет? Или мы можем нормально, как люди, побыть вместе. Похоже, после этих слов ему стыдно стало. В воскресенье возьму тебя на речку, проговорил он, помолчав минуту".
В этот день он еще раз вышел из дома, что было явным нарушением распорядка. Встал у остановки. Сейчас уже не казалось так холодно, но все равно неприятно, начал накрапывать надоедливый дождь. Он поднял воротник когда-то теплой осенней куртки. Теперь материал стал как бы тоньше, и холод без помех пробирался к телу.
Старость — как болезнь, от которой невозможно поправиться. Даже Весю не обошел этот ужасный процесс увядания. Эта женщина, на пару лет старше, была его первой любовью. Он волочился за ней, простаивал перед ее домом до того момента, пока она не вышла замуж и не исчезла с его глаз. Однажды, уже после развода с Вандой, он встретил Весю на улице. Они улыбнулись друг другу, зашли выпить кофе. Она жила с мужем и сыном-подростком. Эта женщина до сих пор была хороша, хотя черты лица уже стали заостряться. Ему казалось, что он никогда не перестанет ее любить. Готов был, как сопляк, выстаивать перед ее домом. В конце концов довел до того, что она разошлась с мужем. Поженились. Через год родилась дочка. Потом началось что-то портиться, у нее не складывались отношения с тещей. Мамаша не умела его делить ни с кем, даже в таком деликатном, казалось бы, лишенном всякого изъяна существе, как Веся, она находила недостатки. Он старался все сгладить, примирить их, но это еще больше распаляло ситуацию. Остальное довершили его частые отъезды из дома, ну и то, что он закладывал за воротник. Их дочке не было еще и трех лет, когда Веся решила вернуться к бывшему мужу. Тот принял ее с ребенком.
