Словно порохом рвануло в груди Коробейникова – так вот о чём вчера намекнула Нина об общности человеческой судьбы. Теперь понятно, почему сверкнули на её глазах слёзы, померк взгляд, словно потухшая звезда скатилась с небосклона. Значит, и ей жизнь дала горький урок скорби и печали.
– А дети у неё есть? – спросил Коробейников.
– Дочь в мединституте учится. Сейчас Надежда Дмитриевна одна живёт.
Доктор посмотрела на Альберта Александровича и с грустью спросила:
– А вы случайно вчера не устали, не переутомились, а? Не заводил вас Михаил Петрович по дорожкам?
– Да нет; только два круга всего.
– Сегодня придётся сократить наполовину. Посмотрим, как завтра давление будет себя вести.
Она пересела поближе к Коробейникову и улыбнулась:
– Ну, а как вы, герой колхозных полей?
– Совхозных, Наталья Сергеевна!
– Какая разница! Главное – в поле жизнь проводите. Но я вроде замечаю – настроение у вас погасло… – и она с любопытством посмотрела на Коробейникова.
Ловя этот взгляд, усмехнулся Коробейников, слишком страшную новость сообщила о Нине Наталья Сергеевна. Человеческая сущность гибкая, как пьняк, и если ещё утром он твёрдо был уверен в необходимости встречи с Ниной, то сейчас с грустью думал: «А зачем?» Не обидит ли этой встречей, не вызовет ли жалость к себе или, ещё хуже, обидит сожалением её, навеет грустные воспоминания? Как это там у Горького: не жалеть, не унижать человека жалостью, его уважать надо!
Уважение к Нине, а не сочувствие сейчас рождалось в голове Коробейникова. Заметил он вчера – Нина держится, как стойкий солдат, значит, и ему надо не раскисать, не мочалиться, не напускать на себя грусть и тревогу, а вцепиться в жизнь дубовым побегом, не давать сломать себя ледяным ветрам жизни.
Наталья Сергеевна померила давление, пощупала живот, послушала лёгкие и сказала спокойно:
– Кажется, мы на верном пути, Михаил Петрович!
Она ушла, а Коробейников ещё долго лежал, будто обрушился на него грузный мешок, придавил, приплюснул, сдавил спину. Нет, надо было бороться с собой, сбрасывать это психологическое оцепенение, и он предложил Альберту Александровичу:
– Ну что, прогуляемся?
– Да нет, сосед, мне лучше полежать. Уж вы без меня к Нине Дмитриевне сходите.
– Без вас не смогу, – засмеялся Коробейников, – не так язык подвешен…
Он выбрался на улицу, и лицо обдало банной духотой. Припекало сегодня, светило по-праздничному, победно и яростно, и Михаилу Петровичу захотелось присесть где-нибудь на лавочке, подставить лицо солнцу – пусть загорит, на загоревшем лице стираются морщины. Ещё вчера он приметил такую скамеечку в самом конце больничной территории, перед сетчатой оградой. Около скамейки желтели примулы и одуванчики, мягкая шелковистая трава только прикрыла влажную землю. Сейчас было даже жалко топтать этот нежный бархатный ковёр.
