– Гришка, Гришка, слезай с коня, чем угощу-то!
Упрашивать меня не надо было. Развернув узелок, тётя Варя наделила меня сначала большим солёным огурцом, от которого шёл приятный укропный запах, двумя нечищеными картофелинами, а потом вытащила из-за пазухи краюху хлеба. У меня потекли слюни, задурманило в голове.
Два дня назад Иван Сергеевич приказал выдать молотильщикам, как он сказал, «аванец» – по полпуда смолотой в Синявке ржи. И хотя никакой команды из райкома не было и план хлебозаготовок не выполнили, председатель, на свой страх и риск, рассудил правильно: не дай сейчас людям хлеба – слишком долго на тяжёлой работе не протянут.
«Дождались, сынок, – говорил мне дед, смахивая с ватника мучную пыль, – теперь мы с тобой заживём – кум королю, сват министру. Целый пуд муки на двоих нам с тобой отвалили. Вот схожу в город, дежу отскребу и такой хлебец заквашу – от одного духа до потолка прыгнешь».
– Он силён, твой дед, на обещания, скупердяй чёртов, – сказала мне тётка Варя, – не видит, что внук совсем отощал. Ему только своё на уме – паровоз чтоб на парах стоял. Пока солнце не взойдёт, роса очи выест. Съешь-ка моего хлеба, оно и ждать легче будет.
Ох, права была тётка Варя. Как конфеты, что иногда приносила мне мать из райцентра, получив пенсию за отца, показался хлеб с припечённым капустным листом. Съев краюху, я почувствовал, как тяжёлым медведем наваливалась на меня дремота.
К вечеру разыгралась настоящая метель. В снежной пляске пропадали и молотилка, и стог соломы, выросший за день, и люди. Потянул ветер, и по полю белыми полосами растеклась позёмка. Когда чуть стемнело, работать стало совсем невозможно, да и бессмысленно. Отволгшая хлебная масса не промолачивалась, часть хлеба шла в полову.
Когда мы уезжали с поля, метель завывала диким зверем. Лёнька с места пустил Хвылю галопом и скрылся в темноте. Через минуту ускакали и Витька Грач, и Колька Мирон. Моего же Серого Фрица, казалось, ничто не касалось. Отрешённым брёл он по полю, оставляя глубокие тёмные следы на свежем снегу.
Как я задремал, сказать трудно. Может быть, меня разморила уплетённая за обедом горбушка духовитого, с полынной горечью хлеба, а может быть, Серый Фриц своей размеренностью укачал меня, как младенца в колыбели, но очнулся я уже на снегу, а мой злодей, наверное, на секунду вспомнив свою немецкую молодость, резво сиганул в сторону и скрылся в темноте.
Позор на мою голову страшный! Вернись я сейчас на конюшню один, без лошади – завтра завязывай глаза и убегай из деревни от насмешек сверстников. Но это ещё полбеды. Была причина посерьёзней. Чёрт знает что может с ним случиться, с этим Серым Фрицем! Вдруг на него волки нападут и раздерут на части, тогда что? На секунду я представил, как в нашу избу входит участковый милиционер Кузьмин в своей чёрной шубе, с наганом на поясе и говорит деду Петру:
