Слово о времени и о себе - Владимир Фёдорович Топорков

Я родился 4 декабря 1940 года в деревне Троицкое Добринского района Липецкой области…

Написал вот сейчас как сказано в документах, и сразу хочется внести ясность. В то время, когда я родился, была моя деревенька в Хворостянском районе Воронежской области, а теперь её давным-давно нет на карте. Только и остались обмелевший, затянувшийся камышом пруд в центре деревеньки, ещё один пруд на окраине да старые сады на усадьбах. На нашей сохранилась груша-дикарка, вместо той, о которой я писал в рассказе «Дукат». И ещё одна достопримечательность – огромные кусты разросшейся черёмухи, которые словно обливаются весной кипенным молоком.

Отца своего я не помню. Кадровый офицер Красной Армии, он служил в Лисках, но в первомайский праздник 1941 года последовал приказ – на Украину. Видимо, преддверие войны требовало укрепить западные границы (лишнее свидетельство против той брехни, которую распространяли писаки типа Волкогонова о том, что к войне не готовились), и отца с его частью направили в город Коломыя тогда ещё Станиславской области. Откуда он успел написать два письма, без тени тревоги сообщал, что подбирает квартиру, через месяц-другой и жену с ребёнком вызовет к себе. Последнее датировалось 16 июня, а пришло оно в воронежские края, когда уже гремела война.

А через месяц, по рассказам матери, получили мы сообщение, что наш дорогой Фёдор Фёдорович пропал без вести 4 июля 1941 года. Страшные слова для мамы, кажется, было бы лучше даже похоронку получить. Уж сколько потом она вздрагивала по ночам от стука в дверь, беспокойно вглядывалась в темноту, всё ждала и ждала… В канун тридцатилетия Победы был я в Коломые, прошёл по чистеньким, ухоженным улочкам, к братской могиле в центре городка положил цветы. Работники военкомата рассказали мне, что это захоронения уже 1944 года, когда освобождали город, а что было здесь в сорок первом, где кого нашла смерть в то страшное время – нет никаких данных. Но и этот мой рассказ по возвращении, кажется, не успокоил мать. Так и жила она до своей кончины в 1989 году со слабой надеждой на счастливую случайность: авось да и отыщется её дружечка.

Те, кто читал мои рассказы и повести, роман «Засуха», должны понять – о матери я написал много и почти с натуры. Была моя Надежда Васильевна хотя и малограмотная (всего-то только два класса после гражданской войны), но по-крестьянски мудрая и работящая. И многие меткие выражения, пословицы, присказки – это от неё, от её опыта. Даже при своей малограмотности любила читать книжки, и первым читателем моих опусов была именно она. Не случайно, прочитав рассказ «Щепоть крупной соли», она вроде как с обидой выговорила мне: «Что же ты, про меня пишешь, а окрестил Анастасьей, уж писал бы, как есть». Тот рассказ и в самом деле был о ней, там ни одного выдуманного эпизода; по крайней мере, я самым добросовестным образом изложил на бумаге все перипетии произошедшего с ней на станции Хворостянка.