Селезень вырвался от леса, со свистом рассекая упругий весенний воздух, два раза над моей головой перечеркнул синеву неба и завис, снижаясь. Я не стал ждать, когда он плюхнется на воду, и выстрелил влёт. Стремительно сложив крылья, селезень с ярко-зелёной бархатной головой ударился о воду рядом со мной.
А утка всё звала и звала, накликав ещё двух селезней. Наверное, так бывает у всякого охотника – больше убивать не хотелось, и я, зачехлив ружьё, позвал дядю Андрея. Тот появился не скоро, когда уже совсем сгустилась темнота.
– Неужто надоело, Петрович? Слышу, стрелять перестал…
– Жалко стало… – признался я.
Дядя Андрей осмотрел меня прищуренным взглядом.
– Чего-то я не пойму тебя, парень. То на охоту с радостью скакал, а то вдруг жалостью запылал, а? В охотничьем деле такое не годится. Самое плохое дело – дичь да баб жалеть.
– Не пойму, при чём тут женщины?
Дядя Андрей вытянул лодку на чистую воду, кряковую посадил в корзину, прикрыл тряпкой и, дождавшись, пока я взберусь в посудину, начал неторопливо, с покашливанием:
– Ты как думаешь, бабы нас жалеть будут? Тебя твоя жена много нажалела?
Мне стало нехорошо. Откуда ему знать, как ко мне жена относится? Он её и в глаза-то ни разу не видел. «Жалость…» Да что о ней говорить, о женской жалости. Любая женщина в мужике прежде всего ребёнка видит. Об этом я и говорю дяде Андрею.
– Сочинять ты горазд. – Разиня начинает, видать, со злости быстрее работать веслом, плюётся за борт. – Я хоть и в лесу всю жизнь кантовался, а насмотрелся на ихнего брата за глаза. И что ни баба, то стерва. В нашем посёлке раньше школы была семилетка, так вот директоршу после войны молодую прислали – стройная, что твоя козочка. Поговаривали, будто бы у заведующего районо в полюбовницах находилась, за то и выдвинули. Ну вот, приходит пора дрова для школы заготавливать – она ко мне, дескать, помогайте, Андрей Семёнович, кроме вас некому. И бумажкой с нарядом, тем заведующим подписанной, тычет. А я, грешным делом, про себя рассуждаю: вот если ты районному начальнику полюбовницей стала, то почему бы и мне с тобой не поамурничать? И начал я волынку с дровами тянуть – то Савва, то Варвара, то сырые, то гнилые. Даром что молодая, а догадалась – бутылочку в сумочку прихватила, сама в лес явилась, меня нашла и угощенье это на пенёк выставила. А я дальше кобенюсь, к угощенью не притрагиваюсь. И что ты думаешь – сдалась! – Разиня весло в лодку втащил, начал руки потирать, продолжая: – Ты думаешь, влюбилась она в меня или жалела, потому что холостовал я в ту пору? Как бы не так. Своё удовольствие она искала, вот что я тебе скажу.
