Я не выкручивался, отвечал честно, хотя должен признаться, подчас противно было ощущать себя папуасом из племени мумбо-юмбо.
Муж дал жене выговориться, и когда ее вопросы иссякли, сказал:
— Если тебе верить, у вас не просто плохо, а кошмар какой-то! И такая дикость при высочайшей космической технике! Что-то не сходятся концы с концами. Может, ты еще скажешь, что у вас в общественных туалетах пипифаксов нет?
Я молча кивнул. А что тут объяснять — это надо видеть. Вот съездил бы ты, приятель, в отпуск не на Багамы, а, скажем, в Белыничи, в Лепель, Полоцк, да в любой наш райцентр или даже областной город, посетил бы так называемые места общего пользования на базарах, автобусных и железнодорожных станциях, поискал бы, куда поставить ногу в твоем изящном итальянском башмаке: то ли в лужу мочи, то ли в дерьмо, потом бы спросил насчет пипифаксов.
— Знаешь, я до сих пор тебе верил. Сомневался, но верил. А сейчас вижу: ты просто врешь. Все может быть, но без бумаги в туалете?!
Я не ответил. Я ни на какие вопросы больше не отвечал. Когда она очень уж пристала, буркнул не слишком любезно:
— Пожалуйста, не отвлекайте меня от дороги, мы все-таки на хайвэе.
Они разом замолкли. Настроение окончательно испортилось. Хотя в чем же их винить? В том, что обозвали меня лжецом? Оно, впрочем, неудивительно: многие из нас зарекомендовали себя не слишком честными и, скажем так, чистоплотными. Да и потом, мы ведь приехали из страны, где вранье — норма. На всех уровнях — от президента до школьного учителя, от генерала до сержанта — лгут…
Вот и Монтиселло. Я помог пассажирам разгрузиться, высадить ребятню. Рассчитываясь, она вдруг спросила:
— Мы тебя обидели?
— Ну что вы! — кисло улыбнулся я. — Какие обиды! Я ведь профессиональный трепач, барон Мюнхгаузен!
Учтиво, как и подобает барону, поклонился и слегка подначил:
— А вы попросите мужа свозить вас на экскурсию на родину предков, сами увидите, как там живут евреи и неевреи, зачем слушать всяких брехунов вроде меня! Гуд бай, леди!
И всю обратную дорогу грезился мне Чернобыль, черт бы его побрал! Порой я уже и сам не верю тому, что видели мои глаза и слышали уши: такой бардак трудно осмыслить нормальному человеку. Что ж говорить об американце, который мне не поверил!
Суббота — наш выходной, наши религиозные клиенты по субботам не ездят. В середине дня пришел Юра, такой же, как я, врач-таксист. Он с Колымы, там и родился в семье ссыльных. Пришел прощаться: после трех лет Америки решил вернуться в Россию.
