Ольга все понимала, а побороть в себе полынную горечь не могла. Люди радовались. Для нее же свое горе было безутешным. Саша уже знал, почему плачет мама: она не раз говорила ему печальными и нежными словами о папе, убитом на войне.
К первому послевоенному сенокосу в «Аврору» начали возвращаться демобилизованные фронтовики. Среди них был и Иван, муж Нинки Пашенькиной. Ольга узнала о его возвращении от Ирины. Возбужденная, счастливая, вошла она как-то в их зимовку и с порога сообщила:
— Ванька вернулся, Оль!
— Какой Ванька? — не поняла Ольга.
— Да мой-то давнишний ухажер.
— А-а…
— Помнишь?
— Помню. Но ты так обрадовалась…
— Все-таки свой вроде. Любил ведь.
— Разговаривала с ним?
— Да. Старшиной стал. «Сравнялся, — говорит, — с твоим». — «А моего, — отвечаю, — нет уже». Рассказала про Минск… про все…
С этого дня Ольга стала замечать перемену в поведении Ирины: она больше прежнего следила за собой, даже губы подкрашивала, вынула из сундука наряды, сшитые Ольгой.
Вскоре из-за Ирины произошел забавный случай. Для Ольги он обернулся незаслуженной обидой.
Колхозницы табунком спешили домой на обед с ближней пожни. Была тут и Ольга. Перед тем как разойтись по домам, Нинка Пашенькина вскрикнула:
— Бабы, вор!
Думали, в шутку она. Посмотрели — не улыбается.
Ирина даже хихикнула:
— Перестань пужать!
— Ей-богу, вор! — с серьезным видом подтвердила. Нинка. — К вам, Ирка, на сеновал он…
— Не померещилось тебе?
— Видела же, как сиганул!
Началось тут!
Одна с ехидцей заметила:
— Вор-то, видать, не дурак, знает, где можно поживиться.
Другая намекнула:
— А может, миляш чей?
Третья, повоинственней, предложила:
— Пошли, бабы, окружать!
И всем шумным табуном кинулись к дому Евдокима Никитича.
Забрались на сеновал и давай шуровать вилами, приговаривая:
— А ну, вылезай, ворюга, а то худо будет!
— Приколем, вылазь!
— Ой, дайте мне пырнуть в него!
И вот в дальнем углу зашуршало сено. Перед бабами появляется не кто-нибудь, а муж той самой Нинки, что первая узрела вора. Ухмыляется:
— Вы что, сдурели, бабы? Кишки могли выпустить. У меня — дети, жена вон…
Шутливую речь его тотчас оборвала Нинка:
— Ты же в город уехал! — Двинулась к нему — руки в бока.
— Уехал и приехал, — ответил Иван, отряхивая с себя сухие былинки.
Семейный разговор продолжал накаляться.
— А зачем на чужой сеновал пожаловал?! Поманили, что ли?! — сверкнула Нинка злыми глазами в сторону Ольги. — Не она ли, не Оленька ли?
Иван одернул жену:
— Да ты что, рехнулась?!
