— Они словно пачкают мозги, их глупость словно приклеивается.
— Но ты все-таки досидела до конца.
— Это только казалось. Я была очень далеко.
На дороге были выбоины, а Галин велосипед был слишком нагружен, чтобы их объезжать. Так что Максиму все-таки пришлось держаться за ее талию. Она не была мягкой, как на репетиции. Он чувствовал пальцами, как ее бока по очереди то напрягались, то расслаблялись, пока Гала изо всех сил крутила педалями.
— Заткнитесь, кричу я им, когда они болтают и болтают, заткнитесь или я сойду с ума, но они этого даже не замечают. Иногда я воображаю, как ударяю их по лицу. Попробуй, становится легче.
— А если они все равно не замолкают?
— Тогда я пытаюсь выцарапать им глаза. — Гала словно царапнула в воздухе.
— Иначе я не могу, ведь если я не дам воли своей фантазии, то взорвусь. В конце концов, я вижу, как они продолжают свой треп, а с их кровоточащих лиц свисают клочья кожи.
Гала рассмеялась, но Максим на всякий случай решил промолчать.
Последний автобус вопреки расписанию все еще стоял на остановке, но когда они были уже совсем близко, шофер вдруг завел мотор и отъехал. Гала не колебалась ни секунды, поставила велосипед поперек дороги и заставила его остановиться.
— Никогда не должно быть скучно, — вздохнула она, когда закрывшиеся двери их разделили, а затем добавила громче: — Возможностям нет предела.
Когда Максим помахал ей, ему показалось, что она послала ему воздушный поцелуй, но он не был уверен, потому что видел в окне свое отражение, а когда автобус тронулся, потерял равновесие и полетел по проходу назад.
Ах, двигаться!
В семидесятые годы в Амстердаме, если двое уезжали ночью вместе на одном велосипеде, то это могло означать только одно. На следующей репетиции Максим заметил, что все молодые люди смотрят на него ревниво. И хотя он не заслужил этой чести, поймал себя на том, что испытывает гордость, словно еще больше стал господином Арно.
Когда наконец пришла Гала и можно было репетировать их сцену, Максим поцеловал ее в шею гораздо более спокойным и долгим поцелуем, так что никто даже и не подумал о выборе домашней птицы.
В последующие недели Максим с Галой постепенно привыкли к соприкосновению своих тел, но исключительно как Соланж и Арно. Однажды, когда он провел руками по ее груди, он почувствовал, как под черным крепом платья отреагировали ее соски.
«Тысяча граней Амстердама» — кричали неоновые буквы, которые как обычно в это время загорались за актерами на фасаде фабрики бриллиантов. Где-то в амфитеатре кто-то хихикал, но оба исполнителя были поглощены друг другом.
