Гала произносила свой текст в точности, как написано, да и Максим в своей реплике через некоторое время тоже перестал запинаться, хотя его пальцы снова вернулись на те же места, словно не могли поверить в то, что там почувствовали. От наслаждения у него закружилась голова, и не столько от того, что сердце с неслыханной силой погнало кровь по телу, сколько от остроты осознания, что он, именно он вызвал такую реакцию. Это его растрогало. Может быть, да, может быть, на какой-то миг, это было не возбуждение, тронувшее его, а растроганность, которая его возбудила.
Максим хотел исчезнуть.
Максим хотел, чтобы его увидели.
Именно поэтому он хотел играть на сцене. Это казалось ему единственным способом уравновесить силы, которые боролись в нем. Ребяческое желание. Рисунок без линий. Всего лишь идея. Он был полон подобных идей, великих, но смутных. Он доверял им, как друзьям, и реальные факты были для него как враги.
«Пока ты не видишь что-то отчетливо, — думал он, — оно еще может принимать любые формы». Так же смутно он чувствовал, что носит в себе другие я. У него было столько желаний и таких острых, что они никакими силами не умещались в сложившемся у него собственном образе. Это-то и казалось ему парадоксом актерской профессии: человек скрывается за своими возможностями.
И в самом деле, сегодня вечером, когда он ощупывал контуры Галы, он наконец впервые прорвался через собственные границы. Не только Максим почувствовал себя значительней, сильней, наглее, чем был в действительности, это почувствовала и Гала. Ее тело ответило на его мечту. А когда ему верили, он мог поверить в себя.
От этого он и испытал чувство восторга. Сегодня вечером он стал более заметным. Совсем ненадолго в роли исчез он сам.
В следующий вторник Максим играл сцену обольщения скованно. Всю неделю до следующей репетиции он боялся. Чем сладостней становился этот момент в его воспоминаниях, тем меньше ему хотелось еще раз продемонстрировать свой трюк. Но перед самой репетицией мысль о том, что такой застенчивый человек, как он, должен играть обольстителя, показалась ему полным гротеском. Даже тонкий психологический подход польки: «Ну схвати же ее, как сучку в период течки, ты же просто кобель, который ее хочет!» — не помог ему.
Только через несколько недель он снова решился положить руку на грудь Гале, и теперь его пальцы задержались здесь еще дольше и уверенней, чем в первый раз, но реакции не вызвали. За минувшее время Гала так заучила свой текст, что почти не слушала себя. Даже ее интонации от репетиции к репетиции оставались одни и те же. Поскольку Максим с самого начала оставил ей мало места для ответной актерской игры, она не чувствовала необходимости включать эмоции и отдаваться сцене. Она просто повторяла все движения, как в тот первый раз. А страсть из них ушла.
