А я пытался выдавить из себя хоть несколько стоящих фраз.
Зелёные холмины,
Высокие плато
Страны из аспирина
Играют на банджо.
Кораблю большому, новому
Не страшны волна и мель.
Здесь есть комната-столовая.
В ней мы кушаем макрель.
Миникайф! Мое ты солнце!
Не хватает тебя все ж.
То ли тела, то ли голоса —
Чушь несусветная, а не стихи. Мне бы хоть капельку таланта. На ходу я осмотрел свою винтовку. В ней было что-то от дикой кошки. Я вырезал ножом на прикладе ее имя «Дикая кошка».
Операция в деревне придурков прошла в общем гладко. Погода была как на заказ: жарко, переменная облачность, без осадков.
Придурки почти и не сопротивлялись. Несколько одиночных выстрелов не в счет.
По совету сержанта в деревне придурков мы захватили одну девку и ее ублюдка.
Сержант считал, что пленные будут отличным подарком великому писателю.
На обратном пути нас преследовал запах пепла и крови. К вечеру от этого запаха у всех разыграется аппетит.
Когда мы вернулись, солнце светило уже не так ярко, будто нарочно создавало для нас особую обстановку. В его оранжево-желтом свете лагерь был похож на дискотеку.
Мы предъявили пленных генералу. Девку из деревни придурков и ее пацаненка. Великий писатель разглядывал их с любопытством. Он обошел вокруг них и сказал, что никогда еще не видел их так близко. Генерал просил его не стесняться и рассматривать сколько душе угодно, а то когда еще представится такой случай — скоро в деревне останется одна мелюзга, которой впору по шляпным коробкам прятаться. Да и мелюзгу мы вот-вот перебьем.
От такого пристального внимания пацан разревелся во всю силу своих легких, хотя до этого вел себя очень тихо.
Мать пыталась его успокоить, но все напрасно, пацан орал, как целое стадо коз на краю обрыва.
Кажется, этот визг действовал великому писателю на нервы. Он схватил пацана и давай его трясти как грушу. Мамаше конечно же не понравилось, что с ее чадом так обращаются, нервы ее не выдержали, и она бросилась с когтями на великого писателя. Тут уже не выдержали нервы у генерала — еще бы, в его присутствии бросаются на великого писателя: он схватил одной рукой отчаянно бьющуюся мамашу, другой рукой — ревущего пацана и увел их на другой конец лагеря.
Великий писатель, кажется, растерялся, его щеки покрылись пятнами румянца, будто ягодки земляники проглядывают сквозь заросли чертополоха.
Писателю стало стыдно, нам тоже было неловко. Мы отвели глаза, чтобы не усугублять. Так мы и стояли, когда вернулся генерал. Он долго извинялся перед писателем, говорил, что с этими придурками всегда так. Они психованные, как кошки в клетке, и злющие, как сторожевые псы.
