Они давили каблуками сотни борющихся за выживание семей, но при этом тщательно мыли руки, которые были по локти в крови. Эти джентльмены иначе, чем на миллионы, не разменивались.
Они считали себя заслуживающими внимания — и они его получали.
Камеры в «Доме банкиров» были ну просто шикарными салонами по сравнению с клетками в том блоке, куда поместили меня. В них были зеркала, на дверях висели шторы, а пол устилали ковры. Одна из этих роскошных гостиных освободилась — занимающий её уважаемый узник вышел на свободу. Вот я и перевёл себя на его место.
Когда я утром появился на светском променаде в своем новом жилище, моя грубая ковбойская рубашка так и напрашивалась на комментарии: все «банкиры» занимали в тюрьме должности клерков, им было разрешено носить белые сорочки. Один из них — элегантный, с холёным, полным лицом, обратился ко мне с истинно южной обходительностью. Он в своё время нагрел свой банк на пару миллионов.
— Доброе утро, са’. Вы «банкир», я так полагаю?
— Да, — ответил я.
— Из Национального? — Его интересовало, не коллеги ли мы.
— Не совсем. Моя деятельность распространялась на все банки подряд. А вы, если не ошибаюсь, казнокрад? — Последнее я произнес полуутвердительно.
Магнату из Нового Орлеана моё определение не понравилось. Его ухоженное личико приняло приятный багровый оттенок.
— Я… мм…
— Да, са’, вот и я то же самое, — ответил я.
— Должно быть, здесь какая-то ошибка, — высокомерно проронил он.
— И я так думаю. Пойду-ка я обратно к конокрадам, там мне самое место. По крайней мере, буду среди джентльменов.
Моё отбытие из «Дома банкиров» произошло куда раньше, чем я ожидал — давешний завистливый собеседник накапал. Я предстал пред очи заместителя начальника тюрьмы.
— Кто тебя перевёл? — накинулся он на меня.
— Клерк, заведующий перемещениями, — ответил я чистую правду. К счастью, заместитель был в хорошем настроении.
— Да? Это за какие такие заслуги?
— Заслуг у этих камер много: хорошие постели, ковры и воздух почище.
— Эти комнаты предназначены для «банкиров»!
— Я и есть «банкир».
— Не примазывайся. Они ни у кого под носом не махали оружием. Ступай-ка к себе подобным. Они, небось, там уже прикарманили всё твоё барахло.
Вот так я и вернулся в свою яму. К тюремной жратве я постепенно привык. Научился вытаскивать червей из бурды и обходиться без мелассы. Единственное, к чему я так и не привык — это к воскресеньям. После них у меня возникало желание кого-нибудь прирезать. Так пришло четвёртое воскресенье после моего прибытия.
