Сквозь тьму с О. Генри - Эл Дженнингс

Неохотно подписываясь под клятвой, включённой художником в рисунок, мистер Дженнингс заметил: «Ну, ладно, Билл, это в точности я с перепою прошлой ночью, но ведь никто больше меня и не признает». На что О. Генри ответил: «О, тысяча извинений, полковник! Сейчас мы это поправим», и, окунув спичку в расплавленный сургуч, намалевал знаменитые рыжие патлы.

Снежная круговерть… Над белой пустыней буйствует разбойник-ветер… Унылые сосны вдруг принимаются неистово шуметь… Через обширную пустошь торопится женщина с четырьмя детьми.

Внезапно женщина в изнеможении останавливается и оседает на снег в углу низкой изгороди. Дети в ужасе заходятся криком, поняв, что на них свалилась какая-то новая беда.

Эта женщина — моя мать. Четверо детей — старшему восемь, младшему два — мои братья. Вот в этом самом углу, в снегу под забором, я и родился. Случилось это в округе Тэзуэлл, Вирджиния, 25 ноября 1863 года. Братья разбежались кто куда по всей обширной долине Сада Бёрка,[1] взывая о помощи. Мать лежала без сознания после пяти дней бегства с плантации в Теннесси.

Солдаты-федералы стервятниками налетели на нашу плантацию. Мой отец, Джон Дженнингс, был полковником в армии конфедератов. Он послал матери предупреждение с вестовым, заклиная бросить всё, забрать детей и бежать через границу в Вирджинию — наш старый дом будет сожжён солдатами-южанами, чтобы не достаться врагу.

Кое-кто из наших старых негров последовал за ней. Проведя в пути всего лишь час, они оглянулись и увидели полыхающую плантацию. Зрелище это перепугало их до такой степени, что они тут же задали стречка. А мать и четверо детей отправились дальше одни.

Они отмахали ни много ни мало шестьдесят миль, то бегом, то шагом, и всё время держась настороже. Фрэнк был так мал, что его приходилось постоянно тащить на руках. Они брели, то скользя по грязи, то утопая по колено в мокром снегу. Сырой ветер пронизывал до костей. Одолеть такой ужасный и горький путь под силу далеко не всякой женщине.

Я родился в сугробе, а вырос в сарае. Мою мать подобрали и в расхлябанной старой телеге отвезли в горы. Это была заслуга Джека и Зеба, двух старших братьев — они орали на всю долину, и их услышал лесник.

Хоры старой бревенчатой церкви в Голубых Горах прослужили нам домом все страшные голодные годы Гражданской войны. Мы в полном смысле были бедны, как церковная мышь. Жили впроголодь, от отца не было ни слуху ни духу. И вдруг в 1865 году он объявился, и мы переехали в Марионтаун.