Перед каждым на столе стояла жестяная миска с аппетитным варевом: мушиные черви в жиже. Меню венчали кусок хлеба и блюдечко мух, плавающих в мелассе.[24] Я не привычен к разносолам, но при виде этих отбросов меня чуть не стошнило.
Напротив меня, сгорбившись и уткнувшись чуть ли не носом в свою тарелку, сидел плотный, краснолицый человек и возил ложкой в вонючей бурде. Он поднял два пальца. К нему подошёл дежурный — с шеи у него свисал на верёвке котелок. Одним ловким движением он набрал половник этого дерьма и с размаху вывалил его краснорожему в тарелку. Каждый раз, когда дежурные выдавали узникам еду, они делали это с размахом, так что ошмётки мяса и брызги летели во все стороны. Так и в этот раз — стол был узкий, и мне заляпало всё лицо. В одно мгновение я вскочил на ноги. Мой сосед-негр дёрнул меня вниз.
— ’Лассу не бу’шь? — спросил он. Я подвинул ему десерт из мух в сиропе.
Он сунул в тарелку большой палец, выковырял оттуда мух, размазал их по столу и принялся за мелассу.
В свою первую ночь в камере я чувствовал себя так, словно был забыт всем миром. Камера представляла собой каменный склеп четыре на восемь футов без окна. Единственную возможность для вентиляции предоставляла решетчатая дверь, ведущая в закрытый коридор. На деревянных нарах валялись два соломенных тюфяка — в этой душной норе я обретался не один.
В камерах не было никакого санитарного оборудования. В субботу вечером людей запирали и держали в этих клетках до утра понедельника. Двое мужчин спали, дышали, топтались по головам друг у друга на пространстве четыре на восемь футов в течение тридцати шести часов, что превращало этот склеп в истинный ад. Воздуха в камере не оставалось, его заменяла страшная, невыносимая вонь.
В утро следующего понедельника я решил, что с меня хватит, пора перебираться куда-нибудь в другое место. Мне дали работу в отделе перемещений — такая честь выпадала не каждому заключённому, а меня вот определили на должность клерка на следующий же день после моего прибытия. В мои обязанности входила проверка наличия на месте каждого человека, регистрация перемещений заключённых из одной клетки в другую и учёт всех, кто вышел на волю. Ни один служащий не мог покинуть стены тюрьмы, пока каждый из узников не был учтён как дóлжно.
Один из тюремных корпусов назывался «Домом банкиров» и был предназначен для привилегированных заключённых. Эти акулы финансового бизнеса были все поголовно джентльменами. Они не грабили поездов, рискуя своей шкурой за добычу в двадцать-сорок тысяч долларов. Они занимались грабежом, не марая рук, удобно разместившись в мягких креслах в добротно обставленных конторах. Они были вежливы и обходительны, кладя в собственный карман денежки, доверенные им всякими работягами, мелкими инвесторами да девушками, зарабатывающими себе на жизнь честным трудом.
