— Эй, кто там? — спросил я.
— Я, чёрт побери! — ответил Фрэнк. — Надо же как-то выбираться из этой передряги.
Пока мы были в отключке, Бейкер послал кого-то к Фрэнку якобы с просьбой от меня, что я хочу его видеть. Фрэнк пришёл. Бейкер завёз нас в лес, в ловушку, и, поклявшись, что мы на верном пути, сделал ноги. Поперёк дороги лежало поваленное дерево. Билл умирал, Бад и я, оба без сознания, валялись на дне телеги. Фрэнк выбрался на дорогу, чтобы убрать дерево.
Целый отряд маршалов с кольтами наготове, выскочил из засады и окружил нас:
— Дженнингсы, сдавайтесь!
Сопротивляться было бессмысленно, соотношение сил было десять к одному.
Для вынесения приговора понадобилось чуть ли не два года. Мне влепили пять лет по обвинению в покушении на убийство маршала. В другом округе меня осудили за нападение на поезд на Рок-Айленде и дали пожизненное. Отбывать я должен был в каторжной тюрьме в Огайо.
Такова была таинственная прихоть судьбы, вновь сведшая меня с Биллом Портером.
Жизнь в тюрьме противоестественна, жестока и невыносима. Запертые в вонючих, душных камерах, люди превращаются в свиней. Им отказано в любых сношениях с внешним миром — миром нормальных людей. Остатки доброты и человечности в душах узников уничтожаются здесь с жестокостью, какой обычные мужчины и женщины не могут себе и вообразить.
За решёткой сохнет и вянет даже ко всему привычный горожанин. Ну а вольный житель равнин и гор становится конченым человеком, как только оказывается в затхлом склепе среди серых тюремных стен.
Тяжёлое дыхание тюрьмы, полное отвратительных запахов, горьких проклятий и подавленных протестов, разбудило во мне зверя.
Все газеты в штате громкими фанфарами возвестили о моём прибытии в тюрьму, так что самый распоследний заключённый знал об этом. Двое моих бывших подельников по ограблению поездов захотели возобновить былую дружбу и ухитрились оказаться в том коридоре, по которому меня вели.
Выглядели они как призраки, я даже не узнал их поначалу. Они проскользнули, как бледные тени, иссохшие и костлявые — тюрьма за один год высосала из них жизнь. Они прибыли сюда здоровяками-громилами и вышли отсюда полудохлыми мешками костей.
А потом был мой первый прием пищи: вонючая бурда, прогорклое мясо, мириады мух, готовых сожрать тебя живьём, как только ты входил в столовую. Я втиснулся на табурет между двумя потными неграми, больше похожими на горилл, чем на людей.
Помещение наполняли стук жестяных плошек, шарканье ног; там и сям народ тянул вверх руки, прося у охранников хлеба — и всё это в полном молчании. Проклятая, давящая, жестокая немота — вот удел узников каторжной тюрьмы.
