— Топай-ка ты, сынок, своей дорогой!
Я подождал, пока он не отошёл на несколько шагов, и снова увязался следом. Думаю, останься я в семье Браунов, вряд ли превратился бы в Эла Дженнингса, человека вне закона. Моё неотступное следование по пятам озлило его:
— Смотри, сынок, будешь тащиться за мной — пеняй на себя!
До Ла Хунты надо было милю шагать по заросшей кудрявым мескитом пустоши. Моими единственными лошадками были лишь собственные ноги, и мрак прерии заставлял их шевелиться с такой скоростью, с какой я впоследствии не бегал и от пуль защитников правопорядка. Я добрался до городка как раз вовремя, чтобы успеть заселиться в роскошные апартаменты со свежим, чистым сеном в поезде, направляющемся на запад. Мы вкатились в Тринидад, Колорадо, в три часа ночи, и я до утра околачивался вокруг депо, ожидая, пока не подвернётся какая-нибудь возможность подзаработать.
Она подвернулась в лице некоего мальчишки-мексиканца примерно моего возраста. Он тащил ящик с принадлежностями для чистки обуви. У меня завалялся квортер.[3] Мы махнулись, и вот я уже сижу, готовый вычистить всю обувь в штате. Но мексиканец надул меня: народ в Тринидаде обувь не чистил. Я вопил: «Чищу-начищаю! Блеск навожу!», пока в горле не начало саднить, а пустой живот не принялся громко выражать своё недовольство. Я чувствовал, что ещё немного — и опущусь до выпрашивания подачки.
Наконец, удача улыбнулась — я нашёл, к кому прилепиться. На меня набрёл гигант в белой шляпе с одной завязкой, болтающейся спереди, а другой — сзади, в серой рубашке и замызганных клетчатых штанах, казалось, каким-то чудом державшихся на его бёдрах.
Это был Джим Стентон, старший ковбой на Ранчо 101. У него был самый длинный нос, самое суровое лицо и самое доброе сердце из всех людей, кого я когда-либо знавал. Тремя годами позже, когда мне исполнилось четырнадцать, Стентона убили. В тот день я и сам пожелал себе смерти.
Мой будущий начальник носил сапоги на высоких, скошенных вперёд каблуках, в каких в те времена щеголяли ковбои. Мне захотелось взглянуть на них поближе.
Я заступил ему дорогу и угрожающе спросил:
— Блеск навести?
— Слышь-ка, Рыжий, а я их ни в жисть не чистил. А ну, давай, попробуй.
Моя работа ему не понравилась. Вакса легла неровно и застыла на сапогах жирными пятнами.
— Что-то мне кажется, ты их как-то не так намазюкал, как надо, пацан.
— Пошёл к чёрту, чтоб ты сдох, — вежливо ответил я.
— Э-э, сынок, что-то ты больно горяч, — протянул он. — А тебе не хочется стать ковбоем?
