— Па, вставай, вставай! — шептал я.
Отец привстал, уставившись на меня бессмысленными со сна глазами. Вдруг он с силой выбросил вперёд руку — и от жестокого удара я покатился кубарем. Раскалившись добела от злости и обиды, я поднялся и стремглав, как ненормальный, помчался к реке.
Там я бросился на песчаную отмель и в исступлении бил кулаками в песок. Я был в бешенстве от унижения и несправедливости. Захотелось сбежать из дому и отправиться бродяжничать в одиночку.
Я был настоящей судовой крысой — знал о пароходах всё. Они стояли под загрузкой. Я пролез между ящиков в трюм старого «Флитвуда» и через некоторое время вышел на причале в Цинциннати. Я чувствовал себя всеми забытым и несчастным — как любой отбившийся от дома мальчишка.
Наверное, в детстве я был неисправимым фантазёром. Поскольку я умел играть на тромбоне, то решил, что стану музыкантом. Меня приняли в «Театр Фолька» — дешёвую пивнушку на открытом воздухе. Четыре дня я пахал на них, как негр. В субботу вечером пошёл к управляющему и попросил заплатить, потому как совсем оголодал. Ел только то, что удавалось стащить со стойки салуна: прокрадывался в него во время ланча, хватал сэндвич-другой и уносил ноги.
— Ты, паршивый ублюдок! — заорал управляющий и присовокупил смачное многоэтажное ругательство — я отродясь такого не слыхивал. — Проваливай к чертям!
Он так толкнул меня, что я ударился о стенку. Я выхватил свой солидный старый револьвер, разрядил его в управляющего и сделал ноги.
Я промазал — видел, что промазал, но решил, что убраться подальше не помешает. И забрался в почтовый вагон, отправлявшийся в Сент-Луис. Потом перебрался в вагон со свиньями, зарылся в сено и проспал до самого Канзас-Сити, а там меня выкинули у скотобоен.
Вот так я впервые вляпался в нехорошее дело. Отвратная штука для одиннадцатилетнего мальчишки — покушение на убийство, но что поделать, я знал только один закон — огрызайся! Может, общество и заботится о каких-то других детях, но я дрался за каждую съеденную мной сухую корку. Я был вынужден взять закон в свои руки, иначе протянул бы ноги от голода уже в раннем детстве.
Здесь, при скотобойнях, мне повезло на короткое время найти себе дом, и этому тоже поспособствовала драка. Я сцепился с малчишкой, считавшимся грозой скотобоен. Мы дрались до победного конца. Взрослые мужики толпились вокруг, ржали и подзадоривали нас. Изо рта и носа у меня хлестала кровь. Драка была на равных.
Наконец, отец «грозы скотобоен» вмешался и в знак примирения пожал мне руку. Они взяли меня к себе домой, там я прожил целый месяц. Через неделю «гроза» и я уже были не разлей вода и выбили с бойни всех остальных мальчишек. Мать «грозы», женщина хоть и неряшливая и вспыльчивая, была по натуре человеком добрым и жалела тех, кто прошёл через голод и страдания. Ко мне она относилась по-матерински.
