— Да, конечно, прямо сказать, задумано хорошо, но и риску много, — сказал Буденный, выслушав Дундича.
— Ну и что же, товарищ командир? Для такого дела можно рискнуть. Разрешите, пожалуйста, — попросил Дундич умоляющим голосом. — Янош Беренай ранен в живот, у Шандора нога перебита. Балог Калажвари — в грудь навылет.
— Знаю, все знаю… — Буденный в раздумье выбил на столе пальцами барабанную дробь.
Послышались шаги. В комнату вошел Бахтуров. Он остановился и из-под изогнутых бровей посмотрел на необычно взволнованное, покрасневшее лицо Дундича.
— Вот предлагает доктора достать, — сказал Буденный.
Бахтуров удивленно поднял брови.
— Доктора? — спросил он. — Какого доктора?
— К генералу Фицхалаурову хочет съездить. У него, говорит, лишние есть, — усмехнулся Буденный.
— Нет, я серьезно, товарищ военком, — горячо заговорил Дундич. — Я уже докладывал командиру полка. Белые разбиты, не знают, откуда нас ждать. Дивизионный лазарет стоял у них в Ремонтной… — И Дундич начал обстоятельно объяснять, как он думает похитить врача.
Бахтуров внимательно слушал Дундича, невольно отмечая в уме его успехи в русском произношении.
— Он дело говорит, — заключил Буденный, когда Дундич кончил докладывать. — Можно рискнуть.
— По-моему, надо ехать, — подтвердил Бахтуров. — Я только что был у раненых — нужна срочная помощь.
— Ну да что тут толковать — поезжай, — согласился Буденный. — Только смотри, осторожно действуй… А сколько ты народу возьмешь?
— Я? — Дундич быстро взглянул на него. — Никого не возьму. Одного Дерпу. Я уже ездил с ним, знаю…
При свете висевшей под потолком керосиновой лампы в большой комнате приемного покоя разговаривали две сестры милосердия с красными крестиками на белых косынках.
Разговор шел о том, что им будет, если большевики за-, хватят их в плен. Одна из них, черненькая, с неумным выражением пухлого лица, утверждала, что их обязательно расстреляют. Другая, высокая блондинка с тонкими губами, возражала, говоря, что, как ей помнится, медицинские работники по международным правилам пользуются неприкосновенностью.
— В общем, мне не приходится беспокоиться за себя, — не без волнения говорила она. — Я мобилизована.
«Знаем, голубушка, как ты мобилизована! — злорадно подумала черненькая. — Еще в Ростове добровольно вступила». Ни одпим движением лица она не выдала того, что подумала, и, вздохнув, проговорила:
— А вот Барышниковой повезло. Успела замуж выйти. Вовремя выскочила!
— Позвольте, Марфа Петровна, а кто это Барышникова? — спросила блондинка.
