Дальнейшие технические подробности блуждания воли господина Гликсмана, пожалуй, подтвердили бы предположения Блинды о том, что ее сосед в Застолье — бывший инженер, потому что техническая интуиция толкнула его вдруг притронуться к белому пластмассовому боку электрического чайника. Бок был теплым, почти горячим. Господин Гликсман вернулся к входной двери, опустил язычок главного автомата на распределительном щитке и замер, прислушиваясь. Почти сразу наверху началась возня, а через минуту послышался отчаянный визг. «Дом полон электрических бесят, — подумал господин Гликсман, — придется спать без кондиционера. И телевизор не посмотришь». В темноте он поднялся в спальню (уличные фонари уступили для нее немного света), в полутьме разделся, в полутьме принял горячий душ и лег в постель. Засыпая, он отодвинулся в постели от изголовья кровати — стену снаружи скребло росшее за ней дерево, при этом он толкнул ногой другую спинку кровати, и она рухнула на пол, так как перекладины, соединявшие ее с изголовьем, недавно окончательно сломались, и господин Гликсман еще не решил, что делать с этой поломкой: чинить, купить новую кровать или оставить все как есть. Последняя из возможностей, подумал он, соответствует философии жизни, к которой он постепенно склоняется. Он встал с постели, прислонил спинку к кровати и вспомнил, что не принял вечерние лекарства.
Дальше блуждания воли приобрели ускорение и лихорадочность. Господин Гликсман запутался, он сбегал вниз, принимая вечерние лекарства, внизу на него с глупой радостью набрасывалась неотключенная сигнализация, сначала набирая воздуха в легкие, а потом взрываясь счастливым визгом (вор! вор!) и ворчливо замолкая, опознав набравшего код хозяина. И тогда наступала тишина с цикадами недремлющих холодильников, большого внизу и маленького наверху (видимо, он уже включил снова центральный автомат, прекратив странную игру с самим собой в электрических чертей). Но уже блуждание воли гнало его вверх по лестнице, он принимал зачем-то утренние таблетки, спохватывался, измерял давление прибором на батарейках, снова повторялся бег по лестнице вниз, наконец, он обессилел, в ушах у него гудело, как в высоковольтных проводах, и господин Гликсман добрался до туалета и опустился на унитаз…
Отношение Распорядителя Столов к Блинде становится все более доверительным. Сидя против нее в плетеном кресле сада, куда Пирующие попадают исключительно для нечастых приватных бесед с ним, вопреки обыкновению только слушать, Распорядитель Столов все чаще прерывает ее речь собственными замечаниями, и тогда сидящие за столом умолкают, напряженно прислушиваясь к долетающим через открытую дверь обрывкам фраз, не будучи уверенными (справедливо!), что Блинда соизволит пересказать им содержание этих бесед. Ожидания Пирующих, что она поделится с ними таким личным и интимным ее достоянием, как беседы с глазу на глаз с Распорядителем Столов, неизменно возмущают Блинду. С какой стати! Сидение за одним столом — недостаточная причина для обнажения души. Дама без бровей и с быстрым ртом, после того как ей случалось быть вызванной на беседу с Распорядителем Столов (это случалось не очень часто), возвращалась чрезвычайно возбужденной и подробно, едва не захлебываясь, пересказывала все то, что успевала выложить в саду перед плетеным креслом и о своей жизни «Там», и о порядке вещей здесь, в Застолье. Все выслушивали ее внимательно, но только Блинда не задавала ей ни единого вопроса. Когда сами эти беседы в саду с дамой без бровей и с быстрым ртом имели место, сопровождаясь решительными жестами последней, ее наклонами в сторону Распорядителя Столов с попыткой заглянуть ему глубже в глаза под густыми седыми бровями, Блинда с любопытством бросала взгляд на Распорядителя Столов, удивляясь его невозмутимой выдержке, его каменному терпению.
