Я понял, что мораль — это просто набор правил, которые сильные навязывают слабым, чтобы ими легче было управлять, потому что сильные тем правилам следовать не собираются. Мораль — это колючая проволока вокруг храма свободы. Яблоко этики, у которого цела одна только оболочка, сердцевина же изъедена червями.
Вторым важным пониманием была конечно же атараксия. К размышлению над этим явлением я возвращался неоднократно, и Настенька этому очень способствовала. Задавая такие вопросы, как: «При каких обстоятельствах ты испытываешь злость?», «Что может вывести тебя из равновесия?» или «Когда у тебя была в последний раз депрессия?», она подталкивала меня к размышлениям о себе, потому что ни злость, ни депрессия, ни раздражительность, ни какое иное деструктивное проявление эго — все это было мне несвойственно. О многих таких понятиях я вообще имел весьма смутное представление. И в то же время понимал: другие люди прекрасно об этом осведомлены.
В четырнадцать лет не так-то просто копаться в себе, отслеживать связи, идентифицировать различные эмоциональные сущности и собирать их в осязаемые структуры. Я старался, но все равно плавал — не хватало ни опыта, ни знания теории. Тут мне тоже помог мой милый психолог. В какой-то момент нашего длительного общения она задала вопрос:
— Какое в твоей жизни было самое сильное переживание?
И тут я вдруг вспомнил себя, висящего на ржавом гвозде. Я почти ощутил ту ослепительную боль, вспыхнувшую у меня в голове, и как пылала нога, словно по ней растекался кипящий металл. Вспомнил слово, проявившееся в сознании, — слово, которое стало частью моего восприятия мира: спасись… И еще я вспомнил, как, снявшись с крючка, испытал ни с чем не сравнимое умиротворение и всепоглощающий покой. Покой, который с того момента меня уже не покидал.
Атараксия — от греческого существительного ataraxia — невозмутимость, отсутствие переживаний. В мир философии Демокрит ввел этот термин как определение господства разума над состоянием, как свободу души от страха боли и смерти. В меня же атараксию вогнал ржавый гвоздь, торчавший из доски старых строительных лесов. Вот уж точно — никогда не знаешь, где напорешься на истину.
Настеньке я не стал рассказывать эту историю. Приберег на будущее. Настенька собиралась писать научную работу по своей психологии, исследуя атараксию как стабильное долгосрочное состояние. Я же с удовольствием исполнял роль и исследуемого материала, и инструмента исследования. Полтора года спустя я все же поделился с ней «историей гвоздя»… в обмен на первый сексуальный опыт. Вернее, в благодарность за него. Больше мне дать ей все равно было нечего. К тому времени мы были достаточно близки, и секс стал естественным развитием отношений.
