– Завтра ночью пойдешь со мной в "Бездну" – у меня есть одна идейка.
Отказываться было бесполезно – он просто скажет свое коронное "я так решил", и будет действительно так, как он решил. Спрашивать, что за "идейка", еще бесполезней – если бы хотел, уже бы рассказал. Из всего "богатого" выбора мне оставалось только кивнуть.
Я вошел в комнату, которую мне выделили в доме Фрэя. Она была оглушительно пуста и безлика. Только сейчас до меня дошло, что после взрыва в своей квартире я потерял все – осталось только то, что на мне. Не скажу, что я привязан к вещам, храню что-то на память или не могу без чего-то обойтись. Но было странное чувство, будто ты остался голым посреди огромного поля. Ощущение звенящей пустоты, словно тебе предлагают начать все с самого начала. Пожалуй, впервые в жизни я испугался этого одиночества – мне стало необходимо, чтобы кто-то был рядом, услышать человеческие голоса, попробовать эмоции.
Я спешно вышел из комнаты и, захлопнув за собой дверь, прислонился к ней с другой стороны. Казалось, что пустота будет ломиться вслед за мной сквозь эту дверь, пытаться ухватить за руку, за край одежды. Но пустота не рвалась – ей это не нужно, она и так была повсюду.
Я выдохнул. Усмехнулся. Схожу с ума, не иначе.
Первый этаж дома Фрэя я называл "казармами". Здесь жили его боевики, многие временно, но часто это временно затягивалось настолько, что ничем не отличалось от постоянно. Здесь была общая кухня и тренировочный зал, в котором Гудвин гонял "старичков", чтобы они не теряли навыков. А многие теряли – жизнь стала размеренней, и, вращаясь на "золотом прииске" Фрэя, они очень быстро стали переплавляться из матерых бойцов в бизнесменов. Сошки поменьше становились вышибалами, менеджерами и прочей мало-внятной шушерой. Настоящих чистых силовиков оставались единицы.
К примеру, Манос. Это его сейчас гонял врукопашную Гудвин в тренировочном зале. Никто, кроме Гудвина, не хочет с ним даже тренироваться. Их сложно винить: страх смерти для многих продолжает оставаться главным, а Манос может убить одним прикосновением.
У грека был совершенно уникальный дар (или, как сказали бы на материке, мутация). К тому же дар-перевертыш: та же сила, что под ладонями Маноса останавливала сердце, могла заживлять мелкие порезы и синяки. Фрэй говорил, что если бы этому парню дали возможность изучать анатомию и медицину, то со временем он мог бы превратиться в гениального врача или даже целителя. Но Маносу такого шанса не дали. Еще подростком, не подозревая о своем даре, он убил несколько человек. Выбор был невелик: либо тюрьма, либо резервация. Его дара испугались.
