– ...партия уже опубликовала свою предвыборную программу. Одним из главных пунктов по-прежнему является упразднение особой зоны, что не может не эпатировать консервативно настроенную общественность. Лидер ДзСР назвал само существование резервации уродливой гримасой демократии...
На экране подтянутый человек лет пятидесяти давал репортеру интервью. Волосы политика были тщательно уложены. Точно от такого же русо-пепельного оттенка уже несколько лет пытался избавиться Фрэй, настойчиво выкрашиваясь в огненно-красный.
– Вот идиоты, – простонал мой друг, не отводя пристального взгляда от экрана, – еще рано. Слишком рано.
– Ты сам говорил, что в резервации никогда и ничему нет подходящего времени, – заметил я, отворачиваясь от телевизора, чтобы осмотреть коллекцию Фрэя – с тех пор, как я последний раз был в этой комнате, она значительно пополнилась.
Вот керамбит с серповидным клинком – его название я знаю только потому, что Фрэй долго хвастался. Это, кажется, скин ду. Неужели он собирается купить себе шотландские гольфы, чтобы носить клинок за подвязкой? Вот этот я не знаю, но явно старый, что-то из антиквариата.
– Ты не понимаешь.
– Ну так объясни, – больше всего меня раздражало в нем то, что он никогда не рассказывал о мотивах своих поступков, не раскрывал смысла своих странных фраз. И если с другими я мог почерпнуть информацию из эмоций, то Фрэй был для меня загадкой. Иногда я ненавидел его за это – впрочем, даже без этих недоговоренностей мне всегда было за что его ненавидеть.
Вот и сейчас он махнул рукой, словно бы говоря, что все бесполезно.
– Нет уж, объясни, – раздраженно продолжал я, – почему мне нельзя жить как нормальному человеку?
– Дело не в тебе, а во всех нас. Граница резервации сейчас как дамба – напор по разные стороны слишком отличается. Если они откроют затворы, вода хлынет, затапливая город.
– И что же по-твоему надо делать?
– Уменьшать разницу. Сейчас мы в состоянии только брать. Но...
– Но?
– Но с нашим потенциалом мы могли бы дать гораздо больше, чем они представляют. Нужно только время.
– Время и все?
– Время и труд.
– Фрэй, ты утопист, – я погладил острый край одного из сякэнов, которые были в фигурном порядке прикреплены на стене. Сюрикэн напоминал цветок. – Утопист и сказочник.
Он не ответил, снова уткнувшись в экран.
Я строю из себя циника, но, пожалуй, сам не верю в то, что говорю. Он не сказочник. Если какая-то идея приходит ему в голову, он развивает ее до конца. Если он принимает какое-то решение, то исполняет его с маниакальной настойчивостью. Временами это страшно, словно рядом с тобой не человек. Иногда же наоборот, чувствуешь себя недочеловеком по сравнению с ним.
