Она оглядела толпу и улыбнулась, но это была грустная, смущенная улыбка. И продолжила:
— Некоторые даже говорили «Кого она думает дождаться? Принца?»
— А!
Она повернулась к нему с предельно открытым выражением лица.
— Теперь вы видите, в чем проблема.
— Пожалуй.
— Если люди заметят, что я отвергла и его, я стану… — Она прикусила губу, подыскивая подходящее слово. — Не посмешищем… Не знаю, кем я стану, но это будет малоприятно.
Выражение его лица, вроде, не изменилось. И все же оно было обжигающе нежным, когда он произнес:
— Уверен, не стоит выходить замуж за принца только чтобы показать обществу, какая вы славная.
— Конечно, нет. Но люди должны видеть, что я, по крайней мере, оказываю ему все возможное почтение. Если я просто отвергну его… — Оливия вздохнула. Она это ненавидела. Просто ненавидела, но никогда ни с кем об этом не говорила, потому что любой просто ответил бы ей что-нибудь ужасное и ехидное, типа «нам бы всем твои проблемы».
Да, она знала, как ей повезло, она понимала, что это благословение, и что у нее в этой жизни нет права жаловаться решительно ни на что, и она вовсе не жаловалась… не вполне.
Правда, иногда она все-таки жаловалась.
И иногда ей просто хотелось, чтобы мужчины прекратили обращать на нее внимание, прекратили называть ее прекрасной, обворожительной и изящной (каковой она вовсе не являлась). Она хотела, чтобы они прекратили наносить ей визиты, просить у ее отца разрешения ухаживать за ней, потому что ни один из них не был правильным, а она, черт бы побрал все на свете, не хотела соглашаться на нечто просто «приемлемое».
— Вы всегда были хорошенькой? — очень тихо спросил он.
Какой странный вопрос. Странный и сильный, и не из тех, на которые она решилась бы отвечать, вот только, неясно почему…
— Да.
Вот только, неясно почему, с ним это казалось естественным.
Он кивнул.
— Я так и думал. У вас тип лица такой.
Она в новом приливе энергии развернулась к нему.
— Я рассказывала вам про Миранду?
— Не думаю.
— Это моя подруга. Она вышла замуж за моего брата.
— Ах, да. Вы как раз сегодня писали ей письмо.
Оливия кивнула.
— Миранда была эдаким гадким утенком. Худющая, и ноги длинные-предлинные. Мы все шутили, что они растут у нее прямо от шеи. Но я никогда этого не замечала. Она была просто моей подругой. Лучшей, любимейшей, веселейшей в мире подругой. Мы учились с ней вместе. Мы вообще все делали вместе.
Она снова посмотрела на него, пытаясь понять, насколько ему интересно. Большинство мужчин уже удирали бы, сломя голову — конечно: девица разливается соловьем о детской дружбе.
