Правда, была там еще у него двоюродная сестра Валька, материной сестры Оляны дочь, малыми детьми они дружили, но Вальку Матюшенко не любил вспоминать. В сорок седьмом году, когда он уже работал на заводе и жил в общежитии — девять человек в комнате, — он как-то осенью два месяца проболел, а когда выписали из больницы — за стенки держался, — решил съездить на неделю в село, отъесться, все-таки у него там двоюродная сестра. «А если повезет, — была потайная мысль, — то, может, и хлопцам привезу сала».
Но в первый же день по приезде, когда они с мужем Вальки, колхозным шофером Петром, добрым и компанейский малым, выпивали во дворе под сливой, Валька устроила скандал: вырывала у мужа стакан, прятала бутылку. «Как же это можно — если родственник приехал!» — кричал на нее Петро. «У тебя таких родственников и тут до черта!» — кричала Валька. В конце концов Петро плюнул и повел Матюшенку в чайную. Там просидели до вечера, а утром, едва Петро ушел на работу, Валька выставила Матюшенкин чемодан на улицу и сказала:
— Вот бог, а вот порог. Чтобы ноги твоей у меня больше не было, бродяга.
— Да какой же я бродяга? — только и сказал.
— А такой, что одна рубаха на смену и та драная! Трусов запасных себе не можешь купить.
Ясно, в чемодан слазила сестричка...
Поехал назад. Когда в общежитии спросили, а где же обещанное сало, пришлось соврать — вез, мол, целый пуд или даже больше, да в поезде стянули мешок — тогда это случалось часто.
И больше он годами не вспоминал Вальку. Только лет пять назад, когда ему дали от завода трехкомнатную квартиру на Черемушках, с балконом, на пятом этаже, немного обставились, чего-то вдруг пришло в голову: вот бы Валька теперь взглянула... Просто так подумал. И забыл. Нет родичей и нет, что же тут поделать.
И вот однажды, в конце июня, нежарким приятным утром, Матюшенко надел на себя все новое: трусы, майку, сорочку, костюм, галстук, шляпу, положил в портфель младшей дочки Маринки заготовленных с вечера домашних котлет, хлеба, тройку малосольных огурцов и всего того, что безусловно пригодится в пути человеку здоровому и любящему покушать, и отправился на автобусный вокзал.
Его родное село называлось Жабунёво. Двадцать лет назад туда надо было добираться сначала поездом, до райцентра, а потом километров семь — попутной машиной, на бричке, пешим или на волах, — словом, на чем хочешь. Но сейчас во все углы области, даже в самое малое село, ходили или заходили по пути в другие села автобусы, это Матюшенко знал, хотя последнее время даже в отпуск никуда не ездил, да и куда ездить: море — рядом. Он вошел в стеклянное здание вокзала, гудевшее даже в этот ранний час, словно пчелиный рой, и стал читать расписание. В глазах замелькали знакомые названия сел: Глинища, Самовольно-Степановка, Ивковка, Будяки... Будяки были совсем рядом с Жабуневым, километров пять, если от Киева ехать, но что такое — самого Жабунева ни в расписании, ни на карте нигде не было видно. Матюшенко прочитал названия всех рейсов раз пять.
