А на работе ее тянуло домой. Было до боли жалко детей. Пускай они и раньше днем были в садике, все равно Елена Сергеевна тогда непрерывно думала о них и делала для них, прибирала постельки, складывала игрушки, готовила что-нибудь вкусное на ужин, представляя, как она будет кормить их, мыть, укладывать спать… А теперь она не может все отдать Галинке и Вите, какая-то большая часть души уже не принадлежит им…
Все оказалось гораздо тяжелей и неблагодарней.
На очередной редакционной летучке выступала Вера Павловна, маленькая, худенькая женщина с поблекшим лицом. Говорила она остро, иногда желчно и часто посматривала на редактора. Услышав свое имя, Елена Сергеевна почувствовала, как у нее внутри что-то опустилось под холодной тяжестью: вот и о ней ввернет ехидное словцо.
Но Вера Павловна говорила приятные вещи: от первой заметочки, которую принесла товарищ Сташкова год назад, до последних ее материалов — виден рост.
Елена Сергеевна сидела порозовевшая, с потупленными глазами, и ей казалось, что грудь у нее поднимается слишком часто и высоко — и все это замечают. Она исподтишка взглянула на Кропилова, приподняв ресницы. Тот перелистывал подшивку, будто вообще не слышал слов начальника отдела писем… Что ж он молчит? Хоть бы кивнул утвердительно, ведь правду сказала Вера Павловна…
Затем Вера Павловна обрушилась на Ложкина: пришло письмо, где читатели протестуют против искажения фактов.
Елена Сергеевна сидела на диване рядом с толстым Степаном и искоса наблюдала, как он то крутил головой, то хлопал себя по коленям и, наконец, не вытерпев, выкрикнул:
— В кабинете сидеть — не ездить: все гладко!
Раздался предупреждающий голос редактора:
— Ложкин!
Елена Сергеевна с неприязнью подумала о Кропилове: «Поддержать похвалу не хочет, а поругать кого-нибудь всегда готов».
Вера Павловна почувствовала поддержку Кропилова:
— Глупая реплика. У каждого свое дело. А за искажение фактов снимают с работы.
Ложкин рывком выдвинулся на край дивана, уперся руками в колени и сипловатым голосом сказал:
— Откуда меня снимете? Ложкина из журналистики не выкинешь.
— Да ты слушай, — пробурчал Кропилов. — Чего злишься? Ведь правильно говорят.
Ложкин снова втиснулся между соседями. Елена Сергеевна увидела у него на лбу тяжелые росинки пота. Ей стало жалко Степана. Она спросила сочувственным шепотом:
— Как это у вас получилось?
— Черт его знает, — жалобно прошептал Ложкин. — На слово поверил… Бывает. Спешил.
Летучка кончилась.
