– Что? – Ана впервые услышала от подруги такое слово. Не то чтобы непонятное… Редкое. Кажется, северное.
– Что если рысь убить, будет плохо.
– Что будет плохо?
– Не знаю. Плохо, и все.
Ана, как всегда, думать начинает, только получив отпор. И делает это пусть странно, но очень точно. И быстро. Вот и сейчас – времени хватило только воздуха в легкие набрать, а следующий вопрос уже готов.
– Руфинита, скажи, только правду – оно меня касается?
– Нет.
И правда, какое отношение севильская дворянка имеет к жизни троих рысят, копошащихся в логове? Отчего-то встало перед глазами это логово, как наяву. Дупло старого, доживающего последние годы, тополя, взбугрившего корнями каменистую рыжую почву. И внутри – три голубоглазых пушистых комка. Они устали ползать друг по другу и смотрят вверх, на пятно света. Ждут мать. Большую, добрую. Полную вкусного молока. Вот и все видение… Но этого же не расскажешь.
Впрочем, Ана узнала, что хотела, и будет молчать. Все в порядке. Снова. Значит, следует распрощаться с подругой, спуститься к себе в комнату. Устроиться за столом – на стуле, иначе не привыкла, – и взяться наконец за работу. А то ни двух лет на нее не хватит, ни десяти!
История седьмая,
в которой дон Диего использует увлечение на благо службы
Как и сказано в Библии, сначала было слово, но слово было «Рокруа». Впрочем, слово пронеслось над городом пару месяцев назад, и пронеслось тихо. Разве иностранцы стали смотреть по-иному. Союзники – напуганно, нейтралы насмешливо. Один шкипер-англичанин, громко помянувший «Непобедимую армаду», «теперь на суше», внезапно исчез – и обнаружился в инквизиционной тюрьме как проповедник кальвинизма. Вышел оттуда две недели спустя, с отощавшим кошелем – и языком, онемевшим до поднятия якоря.
Знающие люди поминали соотношение сил, сам Рокруа – «сеньоры, это такая дыра… Ну, бросили туда пару терций. Ну, не взяли. И что?»
Знающие другое – почерпнутое из французских газет – говаривали, что у французов, кажется, завелся толковый командир. Которому Испания, всегда бедная, но все же не обделенная достойными полководцами, не сумела противопоставить равного.
Поэты Академии не обратили особого внимания на отзвук битвы. Только прокатился окатанный, как галька на морском пляже, сонет Диего де Эспиносы. Да его же замечание:
– Наши войска ничего не сдали. Нечего там было сдавать, в голом поле. Знамена и оружие сохранили. Согласие на эвакуацию и капитуляция – разные вещи. И вообще: наши пики возвращаются домой.
