Мне вдруг становится стыдно. Я наклоняюсь к М. и глажу его по руке. Вскоре, похоже, он овладевает собой. У него красные, влажные глаза, он глубоко дышит. Прокашливается.
— Прошу прощения, не думал, что…
Он не договаривает. У меня сводит горло, я ничего не могу сказать вслух — только сильнее сжимаю его руку.
М. снова прокашливается.
— Это уже третий уик-энд без нее. Три раза подряд она отменяла наши совместные выходные. Последний раз я видел ее двенадцать дней назад на нашей так называемой встрече по средам. Эти встречи по средам не длятся и часа. Сорок пять, пятьдесят минут, не более…
— Мне очень жаль… — произношу я с трудом.
М. долго молчит, потом сообщает мне, что научно доказано, будто дети, которых в раннем возрасте отлучают от отца, так же бурно протестуют против этого, как и тогда, когда их отлучают от матери. Затем он цитирует мне профессора Матейчика: «Материнское поведение по отношению к ребенку присуще не только биологическим матерям — речь идет об универсальном поведении всех окружающих».
— Типично материнское поведение со всей очевидностью присуще и отцам, — заявляет М. нахмурившись. — Но невзирая на это, забота о ребенке почти в девяноста пяти процентах случаев доверена у нас матери.
— Неужели столько? Я не знала.
— Насильственное отторжение членов семьи. Однажды уже это было. Делали это нацисты.
Сравнение кажется мне несколько преувеличенным, но я не осмеливаюсь оспорить его.
Официант наконец приносит коньяк.
Я смотрю на ту, которой тогда предназначался тот торт. Она лежит на животе, чудесно загорелая, и читает. На маленьких ступнях чуть шелушится кожа.
— Намазать тебе спину? — спрашиваю я.
Она улыбается мне, откладывает книгу и поворачивает голову на правую сторону. Закрывает глаза, но моим рукам полностью не отдается. Лишь изображает расслабленность, а на самом деле остается напряженной.
Я отбрасываю ее волосы с затылка и пальцем нежно провожу по позвоночнику.
Она вопросительно приоткрывает левый глаз.
Я наклоняюсь еще ниже.
— Папа ужасно любит тебя, ты знаешь это?
Она закрывает глаз, чуть приподнимается и поворачивает голову на другую сторону. Говорить со мной явно не желает.
«Больше, чем меня, ты знаешь это?»
Нет, этого я ей, естественно, не сказала.
Если вам хочется создать для себя точный образ нашей завороченной семейки, попробуйте представить себе, к примеру, следующую картину.
Воскресное утро в кухне нашей матери. Все вытерто, убрано, на плите булькают четыре до блеска начищенные кастрюли. Вы чувствуете этот аромат? А теперь представьте себе нашу мутер: вот она прячет в шкафчик еще мокрую посуду, чего обычно, в натуре, никогда не делает. Тарелки она держит на отлете, чтобы, не приведи бог, не накапать на себя, ибо она уже припарадилась, а точнее — на ней темно-синий брючный костюмчик, хоть он и неплох (правда, малость уже затрепан), но, как говорится, не фонтан. Это вам не то шикарное темно-зеленое бархатное платье, в котором она привечала недоумка Виктора, а потом и этого любителя раковин. Ни хрена подобного! Кто знает, может, этот скромный потертый костюмчик должен намекнуть нам, что
