– Пусть люди спокойно отдыхают, – сказал он Уинту. – Отряд из Доджа придёт сюда завтра утром, может быть и гаубица.
– Индейцы могут ночью скрыться.
– Да, могут, – согласился Мэррей. – Я оставлю пикеты на всю ночь.
– Хорошо было бы доставить раненых к доктору. Им дьявольски тяжело при такой жаре.
– Фургоны придут сюда утром, – повторил Мэррей.
– Надеюсь. Мэррей спал и эту ночь. Странно, он успокоился с той минуты, как понял, что Шайены обречены, точно и его судьба была неразрывно и страшно сплетена с судьбой этого маленького индейского племени. Шайены являлись для него символом свободы, а он сам – символом рабства. Но он уже перестал бороться, да и не искал борьбы. Ведь он – наемник, которому дали оружие, чтобы разрушать, и вот он сам разрушит то единственное, что было олицетворением его смутных надежд и стремлений. Он не мог сказать, в чём он не прав и в чём правы они, эти полуголые индейцы, не имеющие понятия о том, что белый человек считает законом, порядком, приличием. Но Мэррей твёрдо знал, что, уничтожая их, он заглушит последние остатки своей совести и сможет тогда сказать, как говорил покойный сержант Келли: «За это хорошо платят, а человеку приходится делать вещи и похуже».
Поэтому он спал хорошо больше половины ночи, пока треск ружейных выстрелов со стороны пикетов не разбудил его. Он проснулся в самый разгар суматохи; солдаты бросились седлать лошадей, и вот он уже слышит величественную симфонию – топот тысячи лошадиных копыт.
– Трубач! – крикнул он. – Трубач!
Но незачем было трубить сигнал. Солдаты уже вскакивали на коней, и молодые лейтенанты отрывисто подавали команду.
Со всех сторон мчались с донесениями пикеты:
– Всё время горели костры, сэр, и эти язычники распевали свои проклятые песни. Всё случилось так внезапно, как гром среди ясного неба.
– Темпор! – крикнул Мэррей. – Возьми ещё солдата и оставайся с ранеными. Гита заберет вас завтра… Капитан Уинт, вперёд!
Они поскакали в темноту, вслед утихавшему топоту индейских лошадей. Шайены бежали, воспользовавшись холмом как прикрытием, и когда Уинт со своими солдатами обогнул его по узкой полоске прибрежной земли, глухой и слабый шум почти замер вдалеке.
Внезапно Уинт скомандовал отряду остановиться.
Мэррей проехал вдоль тесных рядов ржущих и встающих на дыбы лошадей, и когда он добрался до головы колонны, то увидел, что Уинт уже спешился и нагнулся над чем-то лежащим на земле.
– Что такое? – спросил Мэррей.
Уинт выпрямился. Он держал на руках индейского ребёнка. Мальчику было не более пяти лет, и он был мёртв: пуля попала ему в шею. У него было круглое скуластое личико, чёрные глаза широко раскрыты.
