— Возможно! Выбор сделан!
2
Июльские вечера в Санкт-Петербурге теплы, влажны и убаюкивающи… Ложась в постель, Паллас размышляет: в России чужеземные имена, как правило, переиначиваются на местный, привычный лад. Петер Симон… Нет, нет! Отныне он станет величаться приемлемо русскому уху: Петр Семенович!
Петр Семенович Паллас, милостивые государи!
Натягивает на голову белый колпак. В глубине зеркала — курносое лицо. Здравствуйте, Петр Семенович! Как изволите себя чувствовать? Извольте: Петр Семенович ни об чем не жалеет.
Пусть старик ждет. Сын вернется! Ах, что загадывать! Пять лет — срок почти несбыточный! (Знал ли Паллас в ту минуту, что он возвратится в Германию не через пять лет — через полвека?)
Где-то далеко-далеко, возможно в самом царском дворце, слышна трехструнная скрипка. Голос ее печален. Оспа карает жителей столицы.
В хлопотах об экспедиции дни текли незаметно. Соколов и Вальтер готовили обоз. В команду зачислен подельщик кунсткамеры Ксенофонт Шумский.
Месяца за три до отъезда к Палласу нагрянул профессор Протасов. Разгорячен с мороза, прилепил, мурлыкая от удовольствия, ладони к кафелю голландской печи. Дернул слегка плечом — пушистая шуба стекла со спины, швырнул соболью шапку на подоконник.
— Петр Семенович, успели прочитать альбом Романовых трав?
Паллас ранее просил профессора о небольшой услуге — подготовить описание ромашки в сибирских гербариях. Как дивно и точно автор описал ромашку римскую — дал ей обозначение по-латыни, не забыл, как называется в просторечии: пуповка. А вот еще лекарская ромашка: сосонька. Баюкает слово. Ромашка голубая, а для россиянина — воловьи очи…
— Автор альбома со мною, собственной персоной. — Протасов распахнул дверь, шаркнул ногой в белом чулке до колен, точно дворецкий перед наследным принцем, вытянул из коридора за воротник мальчика. Последний жест выдавал в профессоре не дворецкого, а дюжего мужчину.
— Прошу любить и жаловать! Наш школяр Зуев. Малый юркий, шустрый, востроглазый, быстроногий, о чем свидетельствует его побег в морскую экспедицию капитана Чичагова…
Паллас натягивает на мартышечий нос проволочные очки, щурится, приподнимает очки к бровям, протирает веки — разглядывание столь диковинного малого требует особого усердия. Перед Палласом — белобрысый коротыш, с чуть удлиненным носом-лодочкой, веснушками по всей сияющей роже. Взгляд смелый, доверчивый.
Разглядывают друг друга, иностранный ученый и петербургский мальчонка о тринадцати годах.
