Повесть об отроке Зуеве | страница 38

Паллас пружинкой вскакивает с кресла, маячит по комнате, держа у груди сомкнутые ладони. — В географии навыкшие?

— Не путешествовали. — Соколов оправился от смущения. — В ином же смысле… как понимал географию астроном Делиль…

— Как?

— В географии видел человека, который может дать картину расположения стран земли, к истине приближающуюся…

— И такую картину можете дать, милостивые государи?

— Ваше превосходительство, скорее, есть желание к такой картине приблизиться.

— Наши желания совпали, — не без строгости замечает Паллас. — Читаю сейчас разные фолианты. Сколько их погибло, землепроходцев, которые также хотели дать истинную картину расположения стран земли. Не всем далось… Не закрадывается ли в душу страх? Я не стращаю и не байки говорю.

— А мы не пужливые. — Из Вальтера тоже робость тонкой струйкой вытекла. — Позвольте на вашу байку свою рассказать.

— Извольте.

— Был при царе Петре шут д’Акоста. Когда он выезжал из Португалии в Россию, у него спросили: «Не боишься ли на корабль садиться, зная, что твой отец и дед погибли в море?» Шут спрашивает: «А ваши предки как померли?» — «Преставились блаженной смертью на постелях». Д’Акоста молвит: «Как же вы не боитесь каждый день в постель ложиться?»

— Ха, ха, ха, ха!

Они забавны, эти юноши. И находчивости не лишены, и живости.

— А что говорил о географии ваш соотечественник Ломоносов?

Вот так-то, милостивые государи. Иноземных ученых знаем, воздаем им должное — чудно! А как почитаем своих, российских знателей?

— Ну? — Он, чужестранец, кажется, готов обидеться на студентов, если они тупо пожмут плечами.

— Ваше превосходительство, — произносит Соколов, — Михаил Васильевич так молвил, если мне память не изменяет: «Географы! Кому как не вам издавать атласы, чаще отправляйтесь в экспедиции».

Соколов и Вальтер рассматривают иноземного ученого. Брови черные, глаза круглые, рот растянутый. В скорых, резких, непредугадываемых движениях есть что-то мартышечье. Не чопорен. Молод. А как между тем немало сделал в пауке!

И до чего просто сказал о своем желании путешествовать: «Блаженство видеть в большой части света натуру в самом ее бытии!»

…Через час он остается один. Ах ты господи, как же славно, что приехал сюда, что достало сил вырваться из-под отцовской опеки.

В те последние дни отец, как никогда, заупрямился. Но и Петер не уступал.

— Еду! Императрица приглашает.

— И что? Разве сам царь Петр не пригласил в свое время из Парижа Даниила Мессершмидта?