В дверь деликатно постучали, заглянула всегдашняя его старушка.
- Дмитрий Иванович, - мягко сказала она, - к вам еще двое, - и укоризненно покосилась на меня.
- Сейчас.
Дверь закрылась.
- Мы так орали, - зашептала я, - а там все слышно?
- Ну, не все, - не очень уверенно возразил доктор. - Подождать-то можете?
- Если надо...
Он взял мои руки, на мгновение прижал к лицу - оно у него пылало.
- Очень надо, поверьте. Я быстро!
- Не надо быстро, - испугалась я. - Ведь так дорого... Ой, простите!
И мы засмеялись.
- Ну вот и все, - бодро сказал доктор. - Не очень долго? Пошли обедать. Проголодались?
- Еще бы!
Без халата он уже не был таким важным, таинственным. Завеса значимости, извечно окружающая врачей, исчезла, и передо мной стоял обычный человек, и глаза его не казались уж такими трагичными. Он и плечи расправил и как-то выпрямился. Может, это и называется - взять себя в руки?
Мы сидели в "Ивушке", на втором этаже, но прежде чем сесть за стол, пришлось выстоять, как всегда и везде, огромную очередь, и было странно молча стоять рядом с чужим человеком, и острое сожаление охватило меня. Зачем я его спросила? Какое мне дело? Похоже, он тоже чувствовал себя неловко, а может, жалел, как я, что стоит в нашей вечной очереди с посторонней женщиной и должен еще что-то рассказывать: сам напросился...
Теперь я пилила тупым ножом жесткий сухой антрекот, а он деликатно старался моих мучений не замечать. Подлетел официант, плеснул в стаканы какой-то бурды: ни чаю, ни кофе, ни даже минеральной воды не было.
- Голубчик, - остановил его Дмитрий Иванович: официант уже разлетелся куда-то дальше, - заберите-ка антрекоты, не будем изводить даму, и принесите что-нибудь съедобное, ну хоть бифштекс.
Как ни странно, официант кивнул, подхватил на лету обе тарелки и довольно быстро доставил взамен сочные, присыпанные румяным золотистым луком бифштексы.
Мы ели, перебрасываясь незначительными репликами, напряжение схлынуло, неловкость прошла, совместная трапеза, что ли, сближает? Во всяком случае, вышли мы почти друзьями. Пересекли по подземному переходу Калининский проспект, спустились по ступенькам к разноцветному, в картинках, матрешках и шалях, Арбату и нырнули в запутанные переулки.
Я и не знала, что в Москве есть такие тихие улочки, да еще в самом центре, буквально в двух шагах от уродливого проспекта. Мы шли по сухим уже тротуарам мимо чистеньких особняков, и у каждого была своя история, Дмитрий Иванович все их знал, он показывал мне барельефы, которые я никогда бы и не заметила, заводил в какие-то скверики - майская зелень кипела вокруг - и вдруг сказал:
