Рассказы. Прощай, оружие! Пятая колонна. Старик и море | страница 2



Если жизненная биография Хемингуэя началась, по существу, в окопах на реке Пьяве, то его литературная биография берет свои истоки в Париже 20-х годов. Париж в те времена был Меккой модернизма. Писатели, поэты, художники из множества стран съезжались сюда, чтобы окунуться в эту атмосферу, где ниспровергались былые ценности и создавались, казалось бы, новые, рожденные к жизни XX веком. В этот бурлящий водоворот и погрузился молодой журналист, твердо решивший стать писателем.

В Париже Хемингуэй познакомился с такими столпами модернистской литературы, как Джеймс Джойс, Гертруда Стайн. Они были кумирами, незыблемыми авторитетами для молодых литераторов. И нужно было обладать очень трезвым умом и врожденным чутьем писателя-реалиста, чтобы не дать увлечь себя модными идеями мисс Стайн, ее субъективизмом, демонстративным пренебрежением к социальным проблемам, ее экспериментами, сводящимися к чисто формальной словесной игре. Молодой Хемингуэй прислушивался к советам Стайн, внимательно изучал опыт Джойса. Прислушивался, изучал, но в своей работе искал собственный путь.

В поисках этого собственного пути Хемингуэю помогла великая русская реалистическая литература. «С тех пор как я обнаружил библиотеку Сильвии Бич, — вспоминал Хемингуэй в книге «Праздник, который всегда с тобой», — я прочитал всего Тургенева, все вещи Гоголя, переведенные на английский, Толстого в переводе Констанс Гарнет и английские издания Чехова». Он открыл, по его словам, «другой, чудесный мир, который дарили тебе русские писатели. Сначала русские, а потом и все остальные. Но долгое время только русские».

Какие же литературные задачи ставил перед собой начинающий писатель Хемингуэй? Об этом точнее всего сказал он сам: «Проникнуть в самую суть явлений, понять последовательность фактов и действий, вызывающих те или иные чувства, и так написать о данном явлении, чтобы это оставалось действенным и через год, и через десять лет…» Глубине исследования, умению передать и «закрепить» подлинные человеческие эмоции в произведении, так, чтобы читатель и через много лет испытывал чувство сопереживания, он учился у русских писателей. «У Достоевского, — писал Хемингуэй, — есть вещи, которым веришь и которым не веришь, но есть и такие правдивые, что, читая их, чувствуешь, как меняешься сам, — слабость и безумие, порок и святость, одержимость азарта становились реальностью, как становились реальностью пейзажи и дороги Тургенева и передвижение войск, театр военных действий, офицеры, солдаты и сражения у Толстого».