л?
— Таперь да!
— Везёт табе! А я вот никак…
— А ты сам-то тут кем числишься?
— А бес яво знат. Моё дело дождацца и направить.
— Это кто тебе, бабка наказала?
— Она.
— То есть, типа вахтенного.
— Типа того…
И снова — про Шивариху, про назначение её особливое и отдельные, ему одному ведомые достопримечательности.
Я давно уже только поддакивал. В четвёртый, если не в четырнадцатый раз набивая чубук и отчётливо чувствуя, что мозги плавятся и утрачивают серый оттенок.
— …об Китиш-городе небось слыхал?
— Да как не слыхать. И об Китеже слыхал, и об Орлеанской деве Февронии…
— Попрошу без иронии! Здеся он, — и Дед выразительно ткнул оттопыренным пальцем куда-то за спину, — спод ентой самой водой.
— Во как…
— А ты думал!
— А озеро не Светлояром зовётся?
— Ну-к тиха! Нету такова слова. Озярцо и озярцо.
— Да как же это нету? Как раз и есть. И где Светлояр находится — хорошо известно, и получается, что…
— А вот ничаво и не получаицца. Слово слово и е. Яво к какой хошь луже прособачь — хошь ко всем сразу, и пущай им и зовуцца коли кому охота. А только прашшуры заповедали таки слова вслух речь. Знашь — ну и молчь. Соображать же должон: коншпирация.
— Да уж, — мне почему-то вспомнился иудейский запрет на произнесение вслух имени бога израилева, а заодно и христианское: не всуе, не всуе. — Тетраграмматон, мать его…
— И не один раз…
— Чего? — не понял я. — Что ты щас сказал?
— Послышалося табе.
И осклабился. Впервые за два дня — добродушно-предобродушно.
— Разряжаю я эдак. Ну сам посуди: что это за лектор, если все полтора часа травит про какие-то иксы с ипсилонами и не догадывается время от времени снять крещендо и подпустить молодёжи хлёсткого анекдотца, а? Разряжать же нужно порой, Андрюш. Всё и всегда — разряжать. Чтоб не могли не заметить, как по новой заряжаешь. Психология манипулирования сознанием, понимаешь. А заодно и подсознанием. Андэстэнд?
— Натюрлих, — я не сдержался и поводил растопыренной ладонью перед его лицом.
— Ага. Ты ышшо булавкой в ляжку тыкни: почую ай нет…
— Дедунь, — прохныкал я, чуя, что и сам не чую уже ничего кроме полнейшей опорожнённости: как сливной бачок после очередного употребления по назаначению, — что же это всё-таки с нами произошло-то?
— Дяхфолт, АПе. Как есть дяхфолт. И никаких табе киндерсюпрзох для битья. Как хотишь таперь так и выплывай. Ну да бох способит…
— Нехудо бы… Вот только где он, твой бог…
— А вона ён, — сказал Дед и уставился на высунувшееся из-за облачка золотистое Солнце. — На няво и радоваимси покуда светит, с им и кончимси Андрюх…
