— …Давай в следующий раз побалакаем.
Федор вновь пошел работать в метрополитен, а по вечерам грузил буханки хлеба на хлебозаводе. В дни, когда в доме не было еды, он приходил с хлебозавода облепленный под рубашкой мякишем; приходил ночью и, пока расстегивал рубашку, на него набрасывались голодные дети Ольги и Ларисы и отщипывали еще горячий хлеб от потного тела.
— Постойте, дайте раздеться, стручки, — хрипло бормотал Федор. — И тише. Если кто узнает, что выношу продукцию, посадят меня.
Ольга вспоминала, что до войны Федор был любимцем детворы, не раз приезжал на Правду и играл с ее детьми; они его дразнили:
— Дядя Федя съел медведя, хотел гуся, да сказал «боюсь я»!
А он надувался, рычал — пугал детей, изображая ненасытного обжору. Дети бросались наутек, а он хлопал в ладони и топал — делал вид, что вот-вот их догонит.
— Эх, стручки! — смеялся. — Сейчас догоню и съем!
Ольга вспоминала, как перед эвакуацией Федор сказал ей:
— Ты, свояченица, смекалистая и крепкая, и в Казани не пропадешь.
А детям, как всегда, отпустил шуточку:
— В Казани грибы с глазами. Когда их режут, они из-под ножа лезут!
И вот теперь Ольга видела другого Федора — искалеченного войной.
Наступила весна, по всему городу потекли ослепительно-сверкающие ручьи… Анатолий прислал письмо, в котором писал, что его перевели на должность старшего инженера и в общежитии дали светлую восемнадцатиметровую комнату. Письмо заканчивалось словами: «Приезжай, Олечка, теперь нам будет легче, да и сильно скучаю я без вас». Но не для того Ольга столько мучилась, ходила по учреждениям, хлопотала о прописке, чтобы отказаться от Москвы. Она написала, что война скоро кончится, и завод или вернут в столицу, или нужно устроить ему, Анатолию, перевод по работе. «Нереально, несерьезно, маловероятно», — отвечал Анатолий. И вдруг анонимное письмо из Казани: какая-то «доброжелательница» сообщала, что к Анатолию ходит молочница, что раньше она приносила молоко, а теперь «ходит для любви». В глазах у Ольги потемнело, она чуть не задохнулась от ревности; тут же собрала детей и отправилась на вокзал.
…Ольга не вошла, а ворвалась в комнату, но ее тревога сразу исчезла, как только она увидела мужа — с такой безудержной радостью он бросился к ней. В комнате у Анатолия стояли бесценные вещи — две трехлитровые бутыли: одна с медом, другая с топленым маслом.
— Для вас копил, — сказал он, крепко обнимая жену и детей.
Некоторое время Ольга держалась настороженно, но потом пришла Тоня Бровкина.
