— Это была фатальная ошибка, — грустно сказал Патронский. — Вопиющий факт. Если хочешь, можем занести его в «Энциклопедию».
Буримеев так сильно сверкнул очками, что его оппоненты на долю секунды ослепли. Он сделал правой рукой неопределенно-округлый жест, который можно было истолковать как предложение всем добрым людям (в данный момент здесь отсутствующим) полюбоваться на ЭТО, и, не говоря больше ни слова, стремительно покинул комнату.
— По-моему, он расстроился, — сказал Кашлис.
— Неравнодушный человек, — Патронский начал разлив. — Все принимает близко к сердцу. К счастью, он не был вооружен. Неравнодушным людям нельзя доверять оружие.
— Им вообще нельзя доверять, — сказал Кутешихин.
Они выпили водки.
— Ну так как же с могучим смыслом? — спросил Кашлис, возвращаясь к разговору о картинах.
— Я пошутил, нет никакого смысла. Этот художник дурак и мазохист. Ладно бы издевался только над собой, а он все больше над персонажами. Где вы видели настоящих героев с такими наглыми мордами, как у этих льва и Геракла?
— Зачем же издеваться? Это подло, — сказал Патронский. — Автор обязан любить своих героев или хотя б уважать, чтобы потом не сделаться их заложником.
При последних словах Кашлис насторожился.
— Как это? — спросил он.
— Обыкновенно. Представь: у тебя придуман сюжет, выбран главный герой, который по ходу дела обзавелся характером, и вот однажды этот самый герой начинает качать права (в образном, понятно, смысле): ты, мол, дядя, загнул не туда, надо сделать так-то и так-то, иначе получится лажа. Автор мыслил все по-другому, но не считался с героем и теперь сам стал вроде заложника. Ему остается на выбор — гнуть свое и в финале похерить всю вещь или же поступать по-геройски.
— По-геройски… — повторил Кашлис и хотел еще что-то спросить, но ему помешало новое вторжение в их комнату Буримеева. Вид он имел еще менее равнодушный, чем прежде.
— Между прочим, у вас по какому поводу выпивка? — произнес он голосом, какой обычно прорезается у официальных лиц, когда они внезапно обнаруживают на своих плечах лежащее там бремя ответственности.
— Как всегда — по поводу ее наличия.
— Подождите, ведь нынче у нас церковный праздник! — вспомнил Кашлис. — День этого… святого…
— Да-да, — подхватил Патронский. — Я утром слышал по радио. Какой же это был святой?
— Стыдно не знать таких вещей, — упрекнул их Кутешихин. — Я не помню точно его имени, но это очень важный святой, за него грех будет не выпить. Или мы нехристи поганые? Присоединяйся, — позвал он Буримеева, — отметим великий праздник. Не держи на нас зла и забудь о своем дрянном коньяке.
