Хотя некоторые аспекты рассказа были довольно
забавны, в целом он произвел на меня неприятное
впечатление из-за тех ассоциаций, которые у меня
возникли. Дело в том, что с 17 августа 1945 года надо
мной постоянно тяготело обвинение: «Вы, Шаффер,
тот человек, который привез Гитлера в Аргентину!»
После этого, имел ли я дело со специальной комиссией
союзников, приземлившейся в Буэнос-Айресе,
или с офицерами американской разведки, отправившими
меня в Вашингтон, чтобы подвергнуть допросу
экспертов Британского адмиралтейства, я вынужден
был сражаться изо всех сил, чтобы оправдать
себя.
Нелегко забыть то значение, которое придавали
нашему появлению в Аргентине. Его расценивали
как один из ключей к решению не одной важной политической
тайны. «Именно потому, что ВЫ помогли
бежать Гитлеру, Шаффер, - говорили мне, - вы
гораздо более интересны с нашей точки зрения, чем
даже Скорцени, освободивший Муссолини».
Пока я вспоминал, уже стемнело. Я вернулся в
мое унылое холостяцкое жилище и постарался заснуть.
Но газетное сообщение из Буэнос-Айреса
вызвало целый поток воспоминаний.
В ящике моего письменного стола лежат смятые
тетради, в которых полностью рассказана правдивая
история «чудесного» путешествия U-977. Это история
и моя, Хайнца Шаффера, человека, который
якобы провез Гитлера «зайцем». Эти тетради точно
[- 14 -]
протоколируют каждый этап моей карьеры на море.
Когда я переворачиваю страницы, они издают характepный
запах масла, смолы, морской воды, которым
пропитано все на борту подлодки. Мой собственный
почерк - достаточно достоверное отражение моего
состояния изо дня в день. Иногда он спокоен и ровен,
буквы выведены с каллиграфической четкостью,
как в свое время в школе. Иногда это просто
карандашные каракули, когда мы сталкиваемся с
противником. Наконец, последние 66 страниц написаны
так разборчиво; что могли бы быть написаны
школьником.
Теперь я мог снова увидеть себя 17 августа 1945 года
в порту Мар-дель-Плата. Лодка окружена аргентинскими
военными кораблями. Командующий флотилией
прибыл на борт со своим штабом. Моя команда
построена на палубе. Я произношу рапорт
по-немецки. Аргентинец не понимает ни слова, но
прекрасно осознает важность события. Могу я говорить
по-французски? Теперь, наконец, мы находим
общий язык.
В течение получаса самое позднее мы должны
уйти с корабля. Люди могут собрать свои вещи. Мне
позволено попрощаться с командой. Мне удалось
все-таки взять правильную ноту, чтобы выразить всю
глубину наших чувств. Горло пересохло, мне пришлось
откашляться, чтобы начать говорить.
