А что же старый Яков? В первый раз за долгие годы кто-то поступил вопреки его воле. И кто? Родная дочка. А вскоре и представители очередной утвердившейся в округе власти явились к Якову на дом и, не поглядев на специально для них накрываемый стол, на домашнее вино, приказали хозяину, чтобы наутро его в усадьбе не было вместе со всеми дочками, а куда он пойдет — это уж его дело. Вся усадьба, как она есть, с господским домом, садом и всеми постройками переходит в распоряжение революционного народа. А когда Яков, растерявшись, спросил, что это значит, когда твоя усадьба переходит в распоряжение революционного народа, ему ответили, что ему того знать не надо — и тут же ушли, а он в ту же ночь и умер. Он же был рожден на свет для того, чтоб быть хозяином. Наутро дочек его разбудили громкими криками представители революционного народа, и вскоре уже во двор местечкового сапожника въехала подвода, и в ней лежал мертвый Яков, дочери его вошли во двор следом.
Натаха вмиг приняла то, что ей теперь хоронить отца, собирать в дорогу, все как нужно, и плакать по нему, когда соберешь — а отплакавшись по батьке Якову, надо будет заняться устройством сестер. Лучше всего было бы выдать их замуж — но они еще малы, с замужеством придется подождать. Хотя женихов подыскивать уже пора потихоньку, а то и неизвестно — возьмет ли кто девчонок из усадьбы теперь, когда в одночасье они стали бедным бедны.
Натаху беспокоила только их бедность, да и ту, как думала она, с лихвой возместят приобретенные в отцовском доме навыки к крестьянской работе и природная расторопность. И Натаха, не надеясь на услуги местечковых свах, могла сама подойти к какой-нибудь из тёток на базаре или среди улицы — мол, девки у меня всему обучены, бери любую в снохи — не пожалеешь.
И под ее тихим напором со временем девчонок в самом деле принимали в семьи — всех удалось пристроить кроме одной, Лариски. Той несостоявшаяся родственница, мать жениха, сказала в один прекрасный день ни с того, ни с сего, чтобы она вот с этого дня раз и навсегда забыла, что она с ее сынком была знакома. Потому что в ближайшем городе говорят, что революционный народ не просто выселяет богатеев из домов, чтоб они, хитренькие, селились где-то по соседству и наживали новое добро, но еще и отправляет всех на станцию и загоняет в товарные вагоны, и бывшие злодеи-мироеды вместе со всеми своими стариками и младенцами едут теперь на далекий север, в ледяную пустыню, где даже похоронить кого — не похоронишь во льду, и когда люди замерзают насмерть, они так и лежат целенькие и твердые, как куклы, которых покупали в прежние времена богатым барышням, и могут так пролежать сто лет. И что если Лариску с ее сестрами до сих пор не увезли на дальний Север, то это оттого, что до них очередь еще не дошла. Вагоны и без них, говорят, полным-полны. Но и они поедут вслед за всеми остальными в свой час, пускай не сомневаются. Они, маленькие пиявки, дочки Якова, с пеленок привыкшие к хорошей жизни, исчезнут навсегда из этих мест вместе с мужьями и малыми детьми, если какая из них успеет родить. И это совсем не нужно, чтобы с Лариской в ледяную пустыню отправился ни в чем не виноватый парень.
