Эй, Рыбка! - Илга Понорницкая

Учитель русского по прозвищу Кирпич весь сделан из одних прямоугольников. Можно начать рисовать его с фигуры — с прямоугольных брючин, пиджака, ботинок. А можно — с прямоугольного высокого лица, увенчанного квадратом лысины. На лысину с двух сторон прямоугольниками наезжают пряди оставшихся волос. Прямоугольные уши похожи на ручки от горшка, который нам задают по рисованию. Прямоугольные стекла очков (под ними глаза — две еле заметных щелочки, их можно вообще не делать, если торопишься), прямоугольный нос, два тонких, вытянутых прямоугольника губ. Шея у Кирпича такой же толщины, как голова. Прямо и коротко уходит она в воротник рубашки.

Кирпича легко рисовать. Даже у тех, кто ничего больше рисовать не умеет, Кирпич наш все равно получается похоже.

Кирпич вызывает Сашку Боброва к доске и, не вставая с места, диктует ему предложение для разбора, а Бобров тем временем за спиной учителя рисует во всю доску его портрет. Кирпич никак не может понять, отчего все смеются. Он не догадывается посмотреть на доску, а сначала поднимает нас одного за другим и спрашивает, отчего нам так весело. Все ухмыляются, перемигиваются, но никто не выдает Боброва. А в тот момент, когда Кирпич, наконец, догадается оглянуться, Бобров уже лихорадочно стирает свое произведение, шуруя по доске не только сухой, крошащей мелом тряпкой, но и обоими рукавами школьного пиджака, вдобавок помогая себе животом.

Учитель глядит на перемазанного мелом Боброва, на белое пятно во всю доску, которое только что могло быть чем угодно, только не предложением для разбора.

Бобров отправляется в угол — и угол возле доски будет до конца урока той сценой, с которой нас будут смешить до упаду, копируя за спиной Кирпича каждый его жест, синхронно с ним молча открывая и закрывая рот — такая вот пантомима.

Сашка Бобров — всеобщий любимец. Ему прощается то, что никогда бы не простилось другим. Точнее, ему прощается то, что другим сделать и в голову бы не пришло. Учителя только дивятся его фантазии.

Гена Минаев — под два метра ростом — и это в нашем шестом классе. Когда-то его лечили гормонами. У Гены усы. У Гены длинные ноги. Он сидит позади меня, и его ноги не умещаются под партой. Одну он еще как-то там поджимает под себя, вторую всегда выставляет в проход, и она тянется мимо моей парты куда-то далеко вперед.

Стенная газета в коридоре, заголовок — на уровне Генкиного пупка.

«Сеятели добра» — такой в ней заголовок.

Кирпич нам объяснял, что это называется игра слов. Слова тоже могут играть, как мы. И даже лучше. Они обожают превращаться друг в друга, меняя смысл. Исчезать на время, прячась друг за дружкой. Сразу не заметишь, не разгадаешь их игру. Это особое чутье нужно иметь, чтобы понять, что превращаясь во что-нибудь другое, они в то же время остаются самими собой.