– Но я не одинока, – вслух произнесла она.
– Нет, ты не одинока, – сказала строгая акушерка, входя в палату и неся ей ее таблетки.
– Ты права Иисус со мной, – ответила Марта, вызвав подозрительный взгляд акушерки. «Если все-таки оставить ребенку это имя, – подумала она, – будет много таких вот моментов, когда люди будут думать, что я фанатичная христианка».
Что касается ребенка, то каково ему придется на детских площадках? Будут ли его задирать, дразнить, а может, обожать, кто знает?
Марта все еще могла отказаться от затеи назвать ребенка Иисусом. Немного людей слышали это ее заявление, и она не потеряла бы лица, если бы сказала, что передумала и решила назвать его Уилсон или Брэд или последовать моде на фамилии-имена, на которые откликались все маленькие ублюдки в Южном Лондоне. Почему бы не назвать его Харрис? Харрис Харрис.
Она раздумывала над этим вопросом, когда Иисус\Харрис снова заплакал, и акушерка предложила покормить его, в то время как Марта была слишком измучена, чтобы самой догадаться до первопричины расстройства малыша До сих пор ее попытки покормить его грудью не увенчались успехом, но, кажется, дело дошло до кризисной точки, и крики Иисуса становились все громче и громче, вызывая у Марты мрачные мысли о том, что она не сможет кормить его грудью и ребеночек помрет от голода.
– Я убила Иисуса, – заявила она.
Строгая акушерка которая пыталась соединить рот малыша с соском Марты, делая это как бы между прочим, как и все акушерки на земле, напоминая сантехника пытающегося присобачить одну деталь стиральной машинки к другой, подумала, не стоит ли вызвать в палату к Марте дежурного психиатра, чтобы проверить, все ли у нее дома.
Марта поняла, что в собственном сознании она уже утвердила имя для сына, и, какими бы ни были для него последствия в будущем, она назовет его Иисусом, и все тут.
Кроме того, если все пойдет совсем плохо, он всегда может переехать в Южную Америку, где вокруг бегают сотни Иисусов.
В этот момент в дверях показалась Ромашка.
– Я все еще должна «валить отсюда»? – поинтересовалась она.
– Прости меня, – сказала Марта, получив небольшой перерыв от напора бушующих гормонов, превративших ее из человека которого, как она считала, она знала, в неуравновешенную машину злобного материнства.
Ромашка вздохнула с облегчением:
– Мне кажется, я легко отделалась в этой передряге, которую ты устроила всем. А каково сейчас твоим родителям?
– Плевать, – отмахнулась Марта. – Я и Иисус против всего мира! – Потом добавила подумав: – Да, это выглядит так, будто я и впрямь христианка-фундаменталистка.
