— Случайность... Надо было довернуть... Разбивал крышки.
Умнов все это сказал, не размыкая глаз, потом полуоткрыл их, должно быть почувствовав на себе пристальный взгляд Фурашова. Шевельнул светлыми бровями, чуть кивнул, и Фурашов понял: «Хочу тебе сказать... не уходи».
Уже возле санитарной машины, когда носилки с Умновым собрались вдвинуть в распахнутый кузов, Фурашов протолкнулся к нему, взялся рукой за поручень. Солдаты придержали носилки.
— Сергей! Сережа...
— Это ерунда, Алеша... — Он слабо улыбнулся. — Есть «сигма». Новая... А вы с Костей ко мне в госпиталь. Поговорим... Костя будет.
И опять прикрыл посиневшие веки, будто подкрашенные, резко выделявшиеся на известковом лице.
...Он столкнулся с Коськиным-Рюминым у входа — офицерское плащ-пальто на руке, кожаный портфель. Журналист холеный, свежий, но опечаленный: верно, знал уже случившееся с Умновым. Обнялись.
— Увезли?
— Увезли...
— Пресса выходит с опозданием... — грустно сказал Коськин-Рюмин, но, не договорив, умолк. Они продолжали стоять так — молча, обнявшись, обхватив друг друга грубовато, по-мужски. Стояли, потому что, оторвавшись, должны будут говорить, а им хотелось просто помолчать.
Фурашов с Коськиным-Рюминым ехали в госпиталь. Представитель прессы на полигоне оказался впервые — этой поездки редакция добивалась долго, разрешение наконец пришло, не раз Коськин-Рюмин сам звонил генералу Кравцову, благо был знаком с ним лично. И хоть посмеивался в душе над слабостями генерала — тот неизменно, чтоб казаться выше, носил сапоги-бутылки на высоких подборах, а предательски проступившую лысину прикрывал тщательной и хитрой прической: со всех сторон волосы зачесывал к макушке, — но вместе с тем Коськину-Рюмину нравился рациональный, здравый ум Кравцова; он догадывался и о широком влиянии, о возможностях генерала и не ошибся. Именно Кравцов сказал: «Что ж, всякая революция без прессы не обходилась... Не будем нарушать историческую традицию, организуем вам поездку на полигон». И организовал.
И теперь, должно быть, по причине первого посещения журналистом полигона, начальство, не зная, как с ним поступить, встречало его настороженно и внимательно: Коськин-Рюмин получил в личное распоряжение машину. На ней они и ехали с испытательной площадки в жилгородок Кара-Суя.
После того тягостного события с Умновым — события, омрачившего и без того неудачные результаты стрельбы «Катуни», — уже неделю шло разбирательство. Тогда сразу Янов собрал в «банкобусе» совещание, молчал, казалось, даже равнодушно выслушивал выступавших и только в конце предложил: «Давайте составим группу из четырех человек, пожалуй, достаточно — от военных, промышленности, полигона. Пусть разберутся в двухдневный срок. Людей начинаем калечить...»
