Он вышел на освещенное солнцем пространство, шагал легко, держась прямо, в шинели, затянутой ремнем, и она, затаив дыхание, почти совсем не дыша, смотрела неотрывно на его лицо, возгораясь изнутри чем-то еще неясным, ощущая тепло на щеках, во всем теле. А он улыбался, щурился от света, оглядывался по сторонам, высоко поднимая голову, словно видел все впервые, словно оказался тут, среди сосен, снега и света, нежданно, и смотрел на все, удивляясь...
Он прошел. А она все еще стояла, не шелохнувшись, и все еще видела перед глазами его необычное, красивое и смелое лицо, и тихо улыбалась своим мыслям, сцепив руки поверх рубашки на груди и слушая, как учащенно билось сердце.
Она все делала легко и споро: убрала в комнате, тщательно, во всех закоулках протерла пыль, будто ждала гостей; вышла в кухню одетая, аккуратно причесанная, — попьет чаю, отправится в новый дом, в свою уже квартиру, начнет потихоньку ее обихаживать. И хотя к предстоящему переезду относилась в общем-то спокойно, даже равнодушно, однако теперь это событие представлялось даже вроде каким-то знаменательным и светлым.
Вера Исаевна Овчинникова, энергичная, опрятная, непоседа — она и сейчас, как догадалась, входя в кухню, Милосердова, куда-то торопилась, разрумянилась от плиты и спешки, коротко дышала, вздымалась грудь, завитки волос выбились из-под косынки, оголенные руки мелькали вместе с утюгом — гладила.
— Ой, своих всех вытолкнула, еле успела, — увидев Маргариту и словно радуясь тому, что может поделиться этой нехитрой новостью, быстро заговорила Овчинникова. — Теперь доглажу, оставлю ребятам обед, а сама в Егоровск! Детский сад открывать, а еще ничего нет. Вот и едем — Савинова, Моренова, Карасиха... Ой, машина, верно, уже ждет?
Подслеповато взглянула на Маргариту, полные чистые руки застыли с утюгом. Она вдруг уловила состояние соседки, ее улыбчивость, внутреннюю проясненность и просветленность — что бы это значило? За то короткое время, что жили вместе, она не видела еще Милосердову такой. Ей, Овчинниковой, у кого семейные дела шли, по ее представлению, гладко — есть ребята, муж, заботы по женсовету, — кое-что казалось у соседей странным; и по доброте, сердечности своей, а главное, по своей не очень сложной концепции — все зависит от женщин — она становилась всегда на сторону малоухоженного, сохлого капитана — начклуба.
Что означало такое состояние Милосердовой, она не знала, но по своей практической сметке подумала: «Вот ее тоже взять бы в Егоровск, пусть подразомнется, поможет», — и сказала:
