В то время, когда меня арестовали, родители не заявили в полицию о моем исчезновении, поэтому формулировку «сбежала из дома» я посчитала неточной. В момент задержания у меня с собой не было растворителя, так что они либо должны были меня с ним поймать, либо схватить в тот момент, когда я его нюхала. А главное, они назвали наркотиком аспирин, который вообще продавался без рецепта.
— Сёко Тендо, вы хотите что-нибудь сказать?
Я знала, что спорить с обвинениями бессмысленно, и покачала головой.
Судья поправил очки и повернулся к моим родителям:
— Не желают ли родители обвиняемой сделать заявление?
— Она — сдувшийся мяч, вот и все, — произнес папа.
Судья никогда прежде не слышал от отцов подобных ответов.
— Сдувшийся мяч? — переспросил он как попугай.
— Да. Ей наплевать, сколь сильно о ней беспокоятся родители. Она как сдувшийся мяч — как его ни бросай, он никогда не полетит прямо и никогда не отскочит обратно. Ей пора научиться самой отвечать за свои поступки. В противном случае она никогда не исправится и не станет лучше.
Как я и ожидала, папины слова оказались очень суровыми. Даже судьи в недоумении переглянулись. Я искоса посмотрела в сторону родителей и увидела, как мать утирает слезы.
— Сёко Тендо, пожалуйста, запомните, что сказал вам отец. Я приговариваю вас к исправительной школе.
Должно быть, двое охранников, стоявших у двери, ждали именно этого момента.
— Пошли, — сказали они, подойдя ко мне, и, мягко придерживая за локти, повели прочь. В это мгновение я услышала голос матери за спиной:
— Сёко-тян, девочка моя! — Заливаясь слезами, она цеплялась за мою руку.
— Прости, что доставила вам столько волнений, — сказала я. — До встречи.
— Будь сильной, — добавил отец, глядя мне прямо в глаза.
Затем охранники вывели меня в пустой коридор, по которому разносился один-единственный звук — ленивое шлепанье подошв изношенных резиновых тапок по начищенному полу. Я покинула здание суда, так ни разу и не оглянувшись.
Сразу же по прибытии в исправительную школу меня отвели в комнату, посреди которой стоял складной стул.
— Садись. Я постригу тебе волосы, — указав на него, сказала одна из учительниц.
Она без всякой жалости обкорнала осветленные локоны, которые я так любила. Мне же оставалось только сидеть и наблюдать, как мои волосы падают на расстеленные под ногами газеты. Под аккомпанемент щелкающих ножниц меня заставили выслушать школьные правила. Когда учительница закончила, я быстро стряхнула обрезки, упавшие на колени, и переоделась в бордовый спортивный костюм, которому суждено было стать моей формой.
