Миссис Гамильтон-Трейси в ярости повернула кран с холодной водой, вытащила сына из воды и заявила, что никогда и представить себе не могла, что такое может произойти. Родди крепко обхватил маму своими мокрыми ручонками, и ее дорогой костюм был испорчен. Та же участь постигла кружевное жабо на ее белой блузке и замшевые туфли. Лайза потом долго трудилась над костюмом, но даже ее искусство гладильщицы не смогло вернуть ему прежней красоты, и его пришлось отдать уборщице. За одной бедой последовала другая, когда Лайза обнаружила, что от нее ожидают выполнения обязанностей не только няни, но и служанки. Миссис Гамильтон-Трейси вывалила перед ней груды своего белья, заявив, что оно чудовищно запущено. Лайза никогда не представляла себе, что в ее обязанности входит чинить нейлоновые чулки, подрубать и выпускать белье, очищать от сигаретного пепла вечерние платья. Она уже больше года служила в семье Гамильтон-Трейси, но этот новый круг обязанностей перед ней очертили только сейчас. Она поняла, что миссис Гамильтон-Трейси хочет избавиться от нее.
Мистер Гамильтон-Трейси был добрым человеком — слабость, совершенно чуждая его жене, — и у нее это вызывало негодование. Она почти не интересовалась мужем, но участие, с которым мистер Гамильтон-Трейси отнесся к их служащей, привело ее в ярость. Возможно, в ней говорила ревность.
Вот так, как раз накануне отпуска, на который она бережно накопила немного денег, Лайза осталась без работы.
Разумеется, она не сомневалась, что, вернувшись, быстро найдет работу. На свете столько детей! Несмотря на унизительный отзыв, который ей, может быть, даст миссис Гамильтон-Трейси, она же прирожденная няня! Она любила их, а они — ее, даже проказник Родди горько рыдал, когда узнал, что она ушла и больше уже никогда не вернется.
Лайза прошла через узорные чугунные ворота отеля и оказалась на булыжной основной дороге Сан-Сесильо. Машины со свистом проносились мимо нее при свете огней отеля. Длинные, с обтекаемыми кузовами, окрашенные в пастельные тона — такие как, например, цвет девонширского варенца, или голубой, — они сверкали блеском хромированной отделки. Она видела, как празднично и свободно выглядели те, кто сидел внутри, откинувшись на спинки сидений.
У нее перед глазами расстилалось море, а с площади доносились веселые звуки аккордеона и голоса смеющихся людей.
Она понимала, что если присоединится к этим людям, веселящимся на площади, то окажется совершенно не к месту — английская девушка с поразительно английскими волосами среди темноволосых испанцев и девушек, все еще носящих мантилью и в волосах розу, которая могла быть в подходящий момент брошена поклоннику.
