— Ну… чтобы никто не знал об этом, — наставительно говорю всем.
— Слушаемся, ваше благородие, — отвечают они, но в их понятии, да и в моем, Подымов стал героем, и об этом в полку все узнали сразу же на биваке, как и не было ни у кого сомнения, что ежели бы победил курд — он перерезал бы ножом горло казаку и после его гибели.
За этот подвиг Подымов был награжден Георгиевским крестом 4-й степени, но через полгода.
После боя. Подхорунжий Илья Дубина
Мы считали бой законченным. Преследовать было некого. Противник испарился, уйдя в сторону Баязета. Пришло распоряжение присоединиться к полку. Нас встретил командир полка и искренне поблагодарил за победу. Маневский обнял меня, а Леурда крепко пожал руку. На их лицах я заметил усталость. В полном неведении нашего боя они переживали его острее, чем мы. Из-за бугра показалась 4-я сотня. Она шла медленно, так как впереди вела человек тридцать пленных. Весь бивак бригады повернулся в ее сторону. Есаул Калугин отрапортовал генералу Николаеву о прибытии после боя и о количестве захваченных в плен турок. Мы с нескрываемым любопытством рассматривали турецких солдат — все они со связанными казачьими вьючками назад руками. С хорунжим Леурдой подошли к бравому черноусому фельдфебелю. Он скромно, смущенно смотрел на нас. Ему было явно неловко перед нами: вот он, фельдфебель, начальник поста, попал в плен. Кто-то сказал, чтобы мы близко не подходили к нему, так как «он может укусить».
Все солдаты в одежде защитного цвета. Я думал, что наш генерал будет их строго допрашивать, а он, увидев, что у них связаны руки, рассмеялся и приказал немедленно же развязать их. И к моему удивлению, никто из них не кусался, не выражал злобы и не собирался убегать.
Отойдя к главным силам на персидскую территорию, за село Базыргян, бригада впервые заночевала боевым биваком, не разбивая палаток.
Хотя мы и не ели ничего со вчерашнего вечера и для сотен был приготовлен горячий ужин в походных кухнях — аппетит куда-то испарился.
Мне сказали, что хорунжий Семеняка убит. Моему горю не было конца…
Так вот какова война — застучало в моей голове. Убит… то есть я его уже больше никогда не увижу?!.. И не буду уже никогда с ним разговаривать?!
Убит… значит, выходит, он напрасно учился, напрасно стал офицером, напрасно рос, напрасно родился?!
Убит… значит, от него не осталось ничего?! И вместо офицера, который еще только вчера со мною так мило, дружески разговаривал, осталось только бездыханное тело?!
