Он закричал с высоты командиру сотни подъесаулу Алферову:
— Ка-зак Су-хи-нин уби-ит… приш-ли-те но-си-ил-ки…
С занятием Доморацким «ключа позиций» турки зашевелились. Из села, что перед нами, группами они стали отходить на запад. Мы поняли, что исход боя предрешен. Огонь турок уменьшился. Быстрыми перебежками казаки перемахнули ложбину и заняли их позиции. Кучи гильз валялись везде. На участке 1-й сотни убегали турки и курды в белых штанах. На самом правом фланге, у поста Гюрджи-Булах, 4-я сотня есаула Калугина наконец сломила сопротивление турок. Они побежали. И с нашего высокого участка видно, как один из взводов сотни под командой сотника Дьячевского ровно на закате ясного осеннего солнца лавой, стремительным аллюром неизъезженных казачьих коней атаковал уходящих турок. Они бегут, но мы видим, как заметно уменьшается расстояние и вот турки остановились, побросали винтовки и подняли руки вверх. Их быстро окружили казаки. Вся наша цепь первой и третьей сотен вскочила и побежала к селу, над которым еще развевался турецкий красный флаг с белым полумесяцем и звездою. Флаг сорван. Он высился над таможнею. У входа стоит перепуганный старик чиновник. Казаки его не тронули, и лишь гурт белых гусей стал их добычей. Мы не ели и не пили со вчерашнего дня.
Я смотрю на казаков. Все веселы. В поту, в пыли. Папахи круто сдвинуты на затылки. Полы черкесок отвернуты за пояса. Все держат винтовки в правой руке горизонтально, готовые ежесекундно вскинуть их, если того потребует случай. И ничего в них не было от регулярной армии.
После боя, после первого боя в их жизни, они излучали какое-то особенное молодечество, безграничную удаль, братскую дружественность и, словно после «кулачек» в своей станице, полную удовлетворенность боем, воспринятым как привычная забава.
Я наскочил на сотенного кузнеца-богатыря, казака Подымова — как он смел добивать раненого курда, с которым долго один на один вел борьбу?
— Ты знаешь, что в уставе сказано — раненого не добивай?! А он с улыбкой мне отвечает, став в положение «смирно»:
— Ы-ы… Ваше благородие! Ну, а ежели бы он мине ранил, так вы думаете, он не добил бы?
Это сказано так просто, наивно и логично, что я не нашелся сразу, что ему ответить. Как бы в поддержку «параграфа устава», я повернулся к казакам, но на их лицах прочитал то, что ответил мне Подымов. А умный его взводный урядник и станичник Нешатов — тот даже сощурился и словно говорил мне выражением своего лица: «Чудак вы, ваше благородие… да ведь Подымов прав».
