Будни и праздники | страница 67
На прогретой солнцем цементной плите остался только бьющийся в корчах пес и рядом с ним сосед с женой. Она плакала, ее муж стоял над сеттером, беспомощно вскинув руки с засученными рукавами.
Дети принесли бутылочку ракии.[13] Сосед вылил ее в рот собаке. Измученное страшными болями животное вскочило и кинулось в ноги хозяину.
На оцепеневшем, словно бы оглохшем лице Стражницы не дрогнул ни один мускул. Она пообедала и по обыкновению легла соснуть.
Проснувшись, вдова вновь уселась на привычное место. Теперь можно было и распахнуть балконную дверь.
Сеттер был жив. Он долго еще корчился в опустевшем дворе и только под вечер наконец испустил дух. Сверху было видно, как белеет в сумерках его окоченевший труп.
Скорчившись на кровати, Стражница напряженно дожидалась возвращения квартиранта.
Она слышала, как он открыл окно и по обыкновению свистнул собаке. Сердце вдовы дрогнуло.
— Бедный господин Петров, как он, наверное, расстроится, — пробормотала она.
Но этим вечером квартирант был почему-то особенно уныл и рассеян. Увидев, что собака не встает, он захлопнул окно и вскоре лег.
Стражница усмехнулась, разделась и накинула длинную ночную сорочку.
Она слышала, как во дворе сосед, тяжело вздохнув, поволок по цементу труп собаки. Потом все утихло…
«Как удачно все получилось, — подумала она. — Господин Петров ничего не видел и не будет чересчур огорчаться. Скажу ему, что пес издох от тифа».
Успокоившись, она направила все свое внимание на то, что делалось за стеной. Представила себе, как он, лежа в кровати, читает толстый журнал с анатомическими рисунками, как устало и сосредоточенно скользят по страницам его глаза, и вновь он стал для нее тем же, бесконечно дорогим и важным господином, к которому невозможно обратиться иначе чем на вы. Потом она расчесала волосы, заплела их в жидкие пожелтевшие косицы, встала прямо в кровати на колени, перекрестилась и легла.
Кухня погрузилась во тьму. Чернела открытая дверь балкончика, распахнутая, казалось, прямо в бездонные дали сумрачного неба.
От скуки
© Перевод Л. Лихачевой
— Почему ты не ешь? — робко спросила жена. Подняв красивую голову с тяжелыми золотистыми волосами, она обеспокоенно наблюдала за мужем.
Склонившись над тарелкой. Марев молчал. На его ленивом женственном лице лежало выражение унылой апатии. Погруженный в свои мысли, он не замечал, что жена смотрит на него, и даже не слышал ее вопроса. Вымазанный маслом блестящий подбородок в сочетании со скорбной миной придавал его лицу что-то по-детски комичное.