Пароход будто прочитал горькие ребячьи мысли и, желая поскорей обратить на себя внимание, прогудел им, мол, чего вы расстраиваетесь, я здесь, я ещё не ушёл. Бегите скорей. Ребята знали, что пароходы теперь отходят без гудков, тем большим уважением они прониклись к своему «Инженеру Пташникову», который позвал их.
Наверно, быстрее, чем ракеты, Берёза и Лариса помчались к пристани на этот зов.
— Вы не видели тут ребят… таких… в общем… — обратился Берёза к матросам, стоящим у сходен.
— Собаку ищут?
— Да, да.
— Там они, — кивнули матросы на пароход и рассмеялись.
Берёза и Лариса так молниеносно проскочили по сходням, что ни один из матросов не успел схватить их за рукав.
— Пароход отходит! Эй! Сходни убираем! — гаркнули матросы, продолжая смеяться. Видно, они никак не могли забыть чудные ребячьи головы.
Темнело. На пароходе зажгли огни. В Волге, дрожа и извиваясь, заблестели золотые дорожки. Но ни Лариса, ни Берёза этих дорожек не увидели, потому что бегали по пароходу, протискивались среди людей, вертели головами туда-сюда, ища своих ребят. Но пароход был огромный, и сразу найти кого-либо не удавалось. Они и сами быстро потеряли друг друга.
Пробегая по четвёртому классу, Лариса вдруг услышала посвистывание — фью, фью, фью. Так обычно люди подзывают к себе собак. Голос шёл откуда-то снизу, будто посвистывал чемодан или узел, стоящий на полу. Но вот несколько узлов и чемоданов зашевелились, как живые, и из-под нижней полки показались две незнакомые голые пятки, потом две штанины и вот уже вылез весь мальчишка.
— Что ты делаешь? — окликнула его Лариса.
— Собаку ищу.
— Какую?
— Во! — мальчишка показал выше головы, — большущую!
— А тогда зачем под полку лезешь?
— А может, она свернулась и спит. Богатырь называется.
— Богатырь? — обрадовалась Лариса. — А ты её откуда знаешь?
— А я не знаю. Тут какие-то искали и я ищу. Что мне, трудно?
— А где они?
— Кто?
— «Какие-то».
— Там, — мальчишка махнул в сторону кормы, подтянул штаны и опять полез под нижнюю полку.
Лариса побежала к корме.
Темнота за бортом густела. Вода уже казалась совсем чёрной. Тем наряднее и ярче стали золотые дорожки от пароходных огней. Они были очень чуткими, дрожащими, эти дорожки, как живые, волновались, шевелились, двигались.
— Я не могу задерживать пароход. У нас расписание, его нельзя нарушать. У тебя в школе тоже расписание, ты его нарушаешь?
Густой мужской голос рокотал над Волгой. Это был капитанский голос. И, казалось, золотые дорожки дрожат в испуге именно от этого голоса, потому что он сердитый.
