к отравительнице Теофано. И, когда ты рассчитаешь, что пора, — приняв достаточную дозу, ты ляжешь под крышку, закроешь ее и тихо-тихо опустишься на песчаное дно посреди зеленых водорослей, чувствуя себя наверху блаженства — редкостная находка для ученых будущего человечества.
Огромный рубин поднимается из моря, а море будто дымится, подобно застывающему чугуну, и тонкое облако, рассекшее красную мишень, кажется дымным. Через час море станет синим щитом, кованым синим щитом, отражающим солнце. Когда идет дождь, оно — громадный заплаканный глаз, сладостный мираж, гигантское одеяние из шумящей парчи, и тогда хочется спать, видеть во сне тени древних, слушать византийские литургии или путешествовать на маленьком суденышке вдоль побережья из городка в городок, по старым рыбацким селениям, где рыбаки плетут сети на улице. Так ты лечишь свой усталый дух. Скотт Рейнольдс, ищешь покоя в мирных, обезвреженных временем образах и событиях…
Желание влезть в воду пришло внезапно, и Скотт Рейнольдс замурлыкал «Прощайте, берега». Холодная вода пробрала и защекотала его тело, резанула по сонным сосудам. Почему, в самом деле, мы не хороним мертвых в море? Мы сэкономили бы столько ценной земли и средств: близкие и родственники молились бы за своих покойников, устремив взгляд в синюю бесконечность, имея перед глазами сравнительно достоверное представление о вечности… Скотт Рейнольдс плыл медленно, наслаждаясь. За волнами, накатывающими одна на другую, близко от горизонта появилась мачта парусника, потом и сам парусник поднялся над зеленым стеклом, на мгновение застыл, затем исчез и снова показался — гордый, прекрасный со своим старым корпусом, как древняя ладья, — и он ощутил гордость оттого, что так увидел парусник. День принес маленькую радость, а ведь радости… это пустячки, успокоительные божественные напитки, преподнесенные нашими чувствами, и, если бы бог поместил планеты близко к земле и мы видели бы их ужасающее величие, мы бы сами себя истребили с отчаяния… Но какое ненасытное животное человек! Он хочет все новых и новых впечатлений, удовольствий, наслаждений, а на нашей планете есть и такие пустячки, как, например, зарывшийся в песок рачок, чайка, цветок, — радость, счастье их созерцать… Ну, любуйся же морем! Ах, что за море — варварски-черное, стальное, завораживающее, горьковатое на вкус, с йодистыми испарениями, не такое соленое, как южные моря…
Все-таки пора было выходить на берег и дать утреннему бризу (этот бриз когда-то надувал паруса греческих и византийских корабликов, возивших амфоры с маслом, дорогие ткани и сосуды с Крита и Ионийских островов) обсушить тело и закрепить загар на коже. Стоя на пустом пляже, Скотт Рейнольдс спросил себя — а нет ли у него еще чего-нибудь заманчивого на сегодня? Да, есть, есть. Дерзкая мечта, однако, таящая в себе возможность превратиться в действительность. Нет, в самом деле, какое же ненасытное животное человек! Ему хочется действий — пускай они будут позорны, даже ужасны — только бы удовлетворить свои желания.
