—Еще два? Если так будет продолжаться, Исмаилджан, немец захватит половину страны, а?
—Уже и сейчас враг захватил большую территорию. Но особенно страшно то, что он уничтожает мирное население, не щадит даже стариков и детей. Как подумаю — в жар бросает. Изверги! Однако весь народ ему не истребить. Надорвется! А вы как думаете, уста?
—Правда ваша. Уничтожить весь народ... Да как это возможно!
—Вчера я слышал одну новость...
—Ну-ну, расскажите, Исмаилджан.
—Скажу прямо, воспрянул я духом.
Махкам-ака затаил дыхание, чтоб не пропустить что- нибудь важное из рассказа Исмаилджана.
—В прифронтовом районе сбросили бомбу на роддом. И дети и матери погибли. Из всех малышей уцелели только трое. Под непрерывным огнем вражеских орудий два бойца сберегли новорожденных в землянке. Как-то о разгроме родильного дома и об уцелевших трех малютках удалось сообщить в Москву. И из Москвы прислали специальный самолет за этими тремя новорожденными!
—За малютками?
—Самолет приземлился, забрал детей, поднялся благополучно в воздух. И тут враг открыл огонь по самолету.
—Ну и подлецы, ну и палачи!
—А самолет все-таки прилетел в Москву. Весь в дырах, как решето. Но все трое детей, говорят, остались целы и невредимы.
—Вот это геройство — спасти малышей! Вы правы, Исмаилджан! Раз Москва посылает специальный самолет, чтобы спасти трех младенцев, значит, нельзя одолеть нас. Молодцы фронтовики! А передавали по радио об этом? Я думаю, и в газетах напишут. Правда, Исмаилджан?
—Непременно напишут! Вчера я рассказал об этом дома. Мать моя как завоет! Не рад был. что рассказал.
—Кому ж такое не причинит боли, Исмаилджан!
—Моя мать наказала: «Узнай,— говорит,— как здоровье этих сирот. Может быть, нам взять их под свое крыло? » Я смеюсь: «Не хватит ли тебе своих? Шесть внуков у тебя уже бегают, а седьмому еще не исполнилось и сорока дней». А она свое: «В такое лихолетье чужих детей нет, все обездоленные дети свои». Ну и старушка у меня!
—Они не чужие, нет. Ни в коем случае не говорите так, братец! Если бы они были чужие, разве мы с вами работали день и ночь? Подумайте, Исмаилджан! Разве отправили бы на фронт наших джигитов? Если бы они были чужими, разве весь народ встал бы на борьбу? О, да что уж там говорить! Ваша старая мать — умная она женщина. И что же вы сделали?
—Пока ничего. Но все время вертится в голове эта мысль.
Махкам-ака прислонился к наковальне, в задумчивости поглаживая короткую, жесткую бороду.
«А ведь я действительно выжил из ума. Как же эта мысль мне-то не пришла в голову? Старушка, окруженная столькими детьми, обо всем подумала, а мне и на ум не пришло: ведь нам-то как раз и следовало бы...»
