Госпожа Гельвиг поднялась со своего кресла.
— Отдать? — повторила она, как бы желая удостовериться в его словах. — Но кому же?
— Ну конечно, наследникам рода Гиршпрунгов.
— Как, мы должны отдать целое состояние первым встречным бродягам и тунеядцам, которые предъявят свои права? Сорок тысяч талеров остались Гельвигам после того, как...
— Да, после того, как Павел Гельвиг, честный, истинный и праведный борец во славу Господню, присвоил себе двадцать тысяч талеров! — перебил профессор, дрожа от негодования. — Ты сказала, что душа моей бабушки должна быть сейчас в аду потому, что она, но неведению, пользовалась украденными деньгами. Чего же заслуживает тот, кто сознательно крадет чужое имущество?
— Да, он поддался искушению, — сказала госпожа Гельвиг, не теряя самообладания. — Он был тогда еще довольно молод. Дьявол выбирает лучших и благороднейших, чтобы совратить их, но Павел раскаялся в своем грехе. А в Писании говорится, что все ангелы Господни возрадуются спасению одного грешника. Он неустанно борется за святую веру, в его руках деньги освящены, так как он употребляет их на богоугодные дела.
— Я вижу, что и мы, протестанты, имеем свой иезуитский орден! — горько засмеялся профессор.
— Не то же произошло и с деньгами, попавшими к нам? — продолжала старуха. — Посмотри вокруг: разве не видна во всем рука Божия? Если бы на этих деньгах лежало проклятие, они не могли бы приносить таких прекрасных плодов... Мы, ты и я, своим старательным служением Господу превратили в благословение то, что было когда-то преступлением.
— Прошу оставить меня в покое, — перебил ее глубоко возмущенный профессор.
В его сторону скользнул ядовитый взгляд матери, но, тем не менее, госпожа Гельвиг продолжала, возвысив голос:
— Мы не имеем права выбрасывать на ветер средства, с помощью которых служим святому делу. Это главная причина, из-за которой я всеми силами буду сопротивляться этой старой истории, а затем ты опозорил бы имя своего предка.
— Он сам опозорил себя и всех нас, — сказал сурово профессор. — Но мы можем еще спасти нашу честь, если не станем укрывателями.
Госпожа Гельвиг оставила свое место и встала с сознанием своего достоинства перед сыном. — Хорошо, предположим, что я уступила бы тебе, — сказала она холодно. — Мы отдали бы сорок тысяч талеров, потеря которых, кстати, сильно ограничила бы наши средства. Но что если бы наследники потребовали и накопившиеся проценты? Что бы мы стали делать?
