– Права, Лесечка, еще как права – не было у меня никакой любви с Юдит! Но сама она существовала, это точно. И погибла действительно в моей машине. Она была женой соседа венгра и часто пользовалась ею, когда сын, баскетболист, уезжая на соревнования, брал их авто. Я включил ее в конец дневника, который дописал там, в гостинице, пока ты утром спала... сам не знаю почему... так, на всякий случай.
– Негодяй! – Точно брошенная охапка цветов осыпала его пахучим дождем. – Воспользовался слабостью девушки и решил уйти от ответственности? Кем же тебя называть после этого?
– Сдаюсь! – Игорь поднял вверх руки, забеспокоился. – А тебе можно уже... такие вот упражнения? – показал на рассыпанные цветы.
– Мне теперь все можно! Владислав сказал утром. Но ты мне не заговаривай зубы – кем мне тебя называть после всего, что было между нами?
– Ну, женихом называй, мужем, любовником, да кем хочешь – все равно я теперь точно знаю, что люблю тебя. И пусть кто‑нибудь попробует отобрать у меня эту любовь! Плевал я на всю мафию мира! – Он присел на кровать и, осторожно прижимая Олесю к себе, поцеловал ее нежную шею, затем прошептал в ухо: – А тебе правда все‑все можно?
– Кто же об этом жену спрашивает? – Олеся звонко рассмеялась, встала с кровати и, достав из кармана цветастого халата ключ, заперлась изнутри. – Ключ и цветы принес утром Владислав, – объяснила она, – вы ведь с Иваном звонили, искали его...
Тут же, у двери, она развязала тесемки халата и передернула плечами. Он волнами осел у ее ног. Игорь, потрясенный, словно приклеился к кровати, впав в шоковое состояние.
Под халатом на Олесе не было ничего. Яркие солнечные лучи обтекали точеное тело с золотистым загаром, рельефно обрисовывая упругие груди, плоский живот и изящные стройные ноги, создавая как бы дымку, ореол, ауру вокруг крутых бедер и темного треугольника жестких курчавых волос...
– Ты меня любишь сегодня! А сколько еще будешь любить?
– Вечность! – Игорь облизал пересохшие вдруг губы. – Вечность и еще тысячу лет!
Оконное стекло легонько звякнуло. Он обернулся поглядеть на глупую птицу, пытающуюся прорваться в палату, и увидел в стекле маленькую дырочку. Он бы ее не увидел вовсе, если бы не трещины, паутиной расползшиеся. Что это? Услышав сзади всхлип, он резко обернулся. Все было так же, как и пять секунд назад, с небольшим дополнением: под левой грудью Олеси краснело пятнышко, из которого вытекали капли крови – одна, вторая, третья, – образовывая на теле кровавую канавку. А ее прекрасное тело клонилось, заваливалось в ту же, левую сторону, как бы перевешиваемое кусочком свинца, застрявшим внутри.
